Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Принц-полукровка [изд-во Махаон]

— Где он? — спросил Гарри; его сердце так и подпрыгнуло в груди.

— Завывает и трясёт цепями в астрономической башне, его любимое занятие...

— Да не Барон, Думбльдор!

— А!.. Он у себя в кабинете, — сказал Ник. — Судя по словам Барона, у Думбльдора ещё какое-то важное дело перед сном...

— Да уж, это точно! — Гарри едва не лопался от восторга, предвкушая, как расскажет Думбльдору о раздобытом воспоминании. Он развернулся и побежал назад по коридору, не обращая внимания на крики Толстой Тёти:

— Вернись! Всё нормально, я пошутила! Просто разозлилась, что ты меня разбудил! Пароль тот же: «солитёр»!

Но Гарри и след простыл. Вскоре он уже сказал «ирисочный эклер» Думбльдоровой горгулье, и та отпрыгнула вбок, пропустив его к винтовой лестнице.

— Войдите, — в ответ на стук раздался голос Думбльдора, очень и очень усталый.

Гарри толкнул дверь и вошёл в кабинет, абсолютно такой же, как всегда, разве что за окнами стояла тьма, и в небе сверкали звёзды.

— Помилуй, Гарри, — удивился Думбльдор. — В честь чего столь поздний, хотя и приятный визит?

— Сэр... я его добыл! Воспоминание Дивангарда.

Гарри показал Думбльдору стеклянный флакончик. Директор потрясённо помолчал. Затем его губы расползлись в широкой улыбке.

— Великолепнейшая новость, Гарри! Ты просто умница! Я знал, что у тебя получится!

Позабыв о позднем часе, он торопливо вышел из-за стола, здоровой рукой взял флакон с воспоминанием и направился к шкафчику, где хранился дубльдум.

— А сейчас, — сказал Думбльдор, поставив каменную чашу на стол и вылив туда содержимое флакона, — мы наконец увидим... Гарри, скорей...

Гарри послушно склонился над дубльдумом и ощутил, что ноги отрываются от пола... он вновь пролетел сквозь тьму и перенёсся на много лет раньше, в кабинет Горация Дивангарда.

Тот, гораздо моложе, чем теперь, рыжеусый, с густыми и блестящими соломенными волосами, как и в прошлый раз, сидел в удобном высоком кресле, положив ноги на бархатный пуфик. В одной руке он держал небольшой кубок вина, другой рылся в коробке с ананасовыми цукатами. Вокруг сидели мальчики-подростки, и в центре — Том Реддль, у которого на пальце сверкало золотое кольцо Ярволо с чёрным камнем.

Думбльдор опустился рядом с Гарри как раз в тот момент, когда Реддль спросил:

— Сэр, а правда, что профессор Потешанс уходит на пенсию?

— Том, Том, и знал бы, не сказал. — Дивангард укоризненно погрозил Реддлю белым от сахара пальцем, однако подмигнул. — Интересно, откуда ты берёшь информацию, мой чудный мальчик; зачастую тебе известно больше, чем половине учителей.

Реддль улыбнулся; остальные засмеялись и восхищённо посмотрели на него.

— С твоей поразительной способностью знать то, что не следует, и умением угодить нужным людям — кстати, спасибо за ананасы, ты совершенно прав, это мои любимые...

Кое-кто из мальчиков опять захихикал.

— ...не удивлюсь, если в ближайшие двадцать лет ты станешь министром магии. Пятнадцать, если будешь продолжать присылать ананасы: у меня прекрасные связи в министерстве.

Все расхохотались, а Том Реддль лишь слегка улыбнулся. Хотя он был здесь отнюдь не самый старший, остальные явно видели в нём лидера.

— Не уверен, сэр, что политика мне подойдёт, — сказал он, когда смех прекратился. — Хотя бы потому, что у меня сомнительное происхождение.

Двое-трое ребят с улыбкой переглянулись. Стало понятно, что в этом кругу ходят некие слухи о знатном происхождении их предводителя, — очевидно, ребята что-то знали или подозревали.

— Чепуха, — жизнерадостно отмахнулся Дивангард, — всем ясней ясного, что ты родом из приличной колдовской семьи, при твоих-то способностях. Нет, Том, ты далеко пойдёшь, тут я ещё никогда не ошибался.

Маленькие золотые часы на письменном столе пробили одиннадцать; учитель посмотрел на циферблат:

— Святое небо, уже так поздно?! Пора, ребята, иначе нам всем влетит. Лестранж, я жду сочинение завтра утром — или ты получишь взыскание. То же касается Эйвери.

Мальчики потянулись к выходу. Дивангард грузно поднялся с кресла и отнёс пустой кубок на письменный стол. А затем обернулся на шорох; за спиной у него стоял Реддль.

— Шевелись, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали вне спальни в такое время, ты ведь у нас староста...

— Сэр, я хотел вас кое о чём спросить.

— Тогда спрашивай скорей, мой мальчик, спрашивай...

— Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь об... окаянтах?

Дивангард уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку кубка.

— Задание по защите от сил зла?

Однако он, вне всякого сомнения, прекрасно понимал, что вопрос не имел отношения к учёбе.

— Не совсем, сэр, — ответил Реддль. — Просто... наткнулся в книге и не очень понял, что это такое.

— Мд-да... разумеется... надо сильно постараться, чтобы найти в «Хогварце» книгу о сущности окаянтов, — сказал Дивангард. — Это из области самой чёрной магии, Том, наичернейшей.

— Но вы ведь о них всё знаете, да, сэр? В смысле колдун такого масштаба... разумеется, если вы не можете сказать, тогда, конечно... просто кому и знать, как не вам... вот я и подумал, дай спрошу...

Великолепно сыграно, невольно восхитился Гарри; нерешительность, небрежное любопытство, осторожная лесть — всё в меру. Гарри самому часто приходилось выпытывать разные сведения у людей, не желавших ими делиться, и он не мог не оценить мастерства. Ясно, что ответ на вопрос нужен Реддлю позарез, и возможно, он давным-давно дожидался подходящего момента.

— Что ж, — проговорил Дивангард, не глядя на Реддля и поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с ананасовыми цукатами, — краткая справка, конечно, не повредит. Для общего развития. Окаянт — предмет, в котором человек прячет фрагмент своей души.

— Как это? Я не вполне понимаю, сэр, — сказал Реддль.

Он прекрасно владел голосом, но Гарри всё равно чувствовал его волнение.

— Представь: ты расщепляешь душу, — объяснил Дивангард, — и помещаешь один фрагмент в некий предмет вне своего тела. Тогда, даже если тело пострадает или будет уничтожено, на земле останется неповреждённая часть души. Но, разумеется, существовать в таком виде...

Дивангард поморщился, а Гарри невольно вспомнил слова, которые слышал почти два года назад: «Я потерял своё тело, я стал меньше, чем дух, меньше, чем призрак... однако я остался жив».

— ...хотели бы немногие, Том, очень немногие. Смерть куда предпочтительней.

Но Реддля сжирало жадное любопытство; его глаза горели алчным огнём, он больше не мог изображать безразличие:

— А как расщепить душу?

— Видишь ли, — смущённо ответил Дивангард, — следует понимать, что душа должна оставаться единой и неделимой. А расщепление её — акт насильственный и противоестественный.