Народные сказки - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

После этого она пропела еще следующие стихи:

Али, сын Беккара, и Абул-Гасан, и все остальные присутствующие, услыхав пение Шемс-Эн-Нигар, привскочили от восторга и стали болтать и смеяться, как вдруг прибежала дрожавшая от страха рабыня и вскричала:

– О госпожа моя! к тебе идет царь правоверных, и он уже у дверей с Афифом, Месруром и другими. Пирующие, услыхав это известие, готовы были умереть от страха, но Шемс-Эн-Нигар засмеялась и сказала:

– Ничего не бойтесь. А ты, – прибавила она, обращаясь к рабыне, – иди туда с ответом, пока мы будем переходить в другое место.

Она приказала затворить двери в ее покоях и спустить все занавеси, и, оставив гостей на месте, она заперла двери и в смежную комнату, а сама прошла в сад и, поместившись на скамейке, приказала рабыне тереть себе ноги. Остальных рабынь она отправила в комнаты, а оставшейся с нею девушке приказала отворить дверь в сад, для того чтобы халиф мог войти. В сад вскоре вошел Месрур с двадцатью провожатыми с обнаженными мечами. Они поклонились Шемс-Эн-Нигар.

– Зачем вы пришли? – спросила она.

– Царь правоверных кланяется тебе, – отвечали они. – Он соскучился, долго тебя не видя, и приказал сказать тебе, что сегодня ему выдался счастливый день и что он хочет докончить его с тобой. Хочешь ли ты прийти к нему, или ему прийти к тебе?

Она встала и, поцеловав прах, сказала:

– Слушаю и повинуюсь приказанию царя правоверных.

Она приказала позвать своих главных прислужниц и других рабынь, и, когда они пришли, она сообщила им, что намерена исполнить желание халифа.

Хотя комнаты были вполне готовы, но она сказала евнухам:

– Идите к царю правоверных и доложите ему, что я буду ждать его, когда приготовлю комнаты, убрав их коврами и другими вещами.

Евнухи отправились к халифу, а Шемс-Эн-Нигар встала и пошла к своему возлюбленному Али, сыну Беккара, и, прижав его к своей груди, простилась с ним. Он же горько заплакал и сказал:

– О госпожа моя! продли это прощание: может быть, это ускорит конец моей жизни от любви к тебе. Я же прошу Всевышнего послать мне терпение переносить страсть, посланную им мне.

– Клянусь Аллахом, – отвечала Шемс-Эн-Нигар, – что никому не тяжело так, как тяжело мне. Ты пойдешь на рынок и будешь там весело разговаривать со знакомыми, и будешь находиться в безопасности, тая свою страсть. Что же касается меня, то как сильно буду я тревожиться, находясь в присутствии халифа, и какой страшной опасности я подвергаюсь вследствие своих желаний, любви и страсти к тебе, и горя от разлуки с тобой. Как мне петь, и где найти силы предстать перед халифом, как говорить с царем правоверных, и как смотреть на то место, где ты теперь сидишь, и как быть в обществе, где тебя нет, и как пить вино, не деля его с тобой?

– Не отчаивайся так, – сказал ей Абул-Гасан, – а терпи; старайся занимать разговорами сегодня ночью царя правоверных и не выказывай ему невнимания.

В то время как они беседовали таким образом, к ним прибежала рабыня и сказала:

– О госпожа моя, пажи царя правоверных уже появились.

Шемс-Эн-Нигар встала и сказала рабыне:

– Сведи Абул-Гасана и товарища его в верхнюю комнату, окно которой выходит в сад, и оставь их там до тех пор, пока не стемнеет, а потом постарайся их вывести оттуда.

Рабыня свела их наверх и, заперев их там, ушла, а они стали смотреть в сад, куда вышел халиф, предшествуемый сотнею евнухов с мечами в руках и окруженный двадцатью луноподобными рабынями, одетыми в богатое платье, с коронами, осыпанными рубинами и бриллиантами на голове, и с зажженными свечами в руках. Халиф шел посреди них, окруженный ими со всех сторон, а Месрур, Афиф и Васиф шли перед ним. Халиф двигался посреди них медленным шагом [184]. Шемс-Эн-Нигар и все бывшие с нею рабыни встали, чтобы встретить его в дверях сада, и, поцеловав прах у ног его, провели его до ложа, на которое он опустился, а все рабыни и евнухи, бывшие в саду, стали кругом него, с зажженными свечами, и музыка гремела до тех пор, пока он не приказал свите своей разойтись и сесть, после чего и Шемс-Эн-Нигар села около ложа халифа и начала разговаривать с ним.

Все это время Абул-Гасан и Али, сын Беккара, смотрели и слушали, не будучи замеченными халифом. А халиф стал особенно любезен с Шемс-Эн-Нигар и приказал открыть ее покои. Двери и окна все были открыты, и свечи зажжены, так что дворец таял во мраке, как дневное светило; после чего евнухи принесли сосуды с вином. При виде этого Абул-Гасан вскричал:

– Поистине я никогда не видал таких сосудов, таких напитков и таких редкостей, как не видел и такого разнообразия драгоценных камней! Я точно брежу! Ум мой смутился, а сердце трепещет.

Что же касается до Али, сына Беккара, то, расставшись с Шемс-Эн-Нигар, он от излишка страсти лежал некоторое время на полу, и очнувшись, начал смотреть на удивительное зрелище, и сказал Абул-Гасану:

– О брат мой, я боюсь, чтобы халиф не увидал нас или не узнал о нашем присутствии, и боюсь я только за тебя, потому что про себя я могу сказать, что принадлежу к числу людей, обреченных на погибель, и погибну я от любви и желания и чересчур сильной страсти, да я и прошу Господа избавить меня от претерпеваемых мною страданий.

Али, сын Беккара, и Абул-Гасан продолжали смотреть из окна на халифа и на все, что делалось кругом него, пока все не устроилось для начала торжества. Взглянув на одну из рабынь, халиф сказал ей:

– Спой-ка нам, Ганам, одну из твоих чудных песен.

Она запела прелестным голосом следующие стихи:

Шемс-Эн-Нигар, услыхав эту песню, упала в обморок с ложа, на котором сидела, и лишилась чувств. Рабыни встали и подняли ее, а Али, сын Беккара, лишь только увидал это из окна, тотчас же упал тоже в обморок, а Абул-Гасан вскричал: