Народные сказки - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Услыхав это объяснение сестры, я заплакал от полноты страсти и сказал:

– Сколько раз ты обещала мне, что я буду иметь успех; я ходил к ней, но ничего из этого не выходило, и объяснения твои оказывались неверными.

Сестра засмеялась и отвечала:

– Тебе остается только потерпеть до конца дня, до сумерек и до тех пор, пока не спустится мрак ночи; тогда ты насладишься любовью, и надежды твои осуществятся, а слова мои окажутся верными без тени обмана.

Она подошла ко мне и начала утешать меня ласковыми словами, но не смела более предложить мне еды, боясь, что я рассержусь на нее; в надежде, что я буду к ней милостив, она только подошла ко мне и сняла с меня верхнюю одежду, после чего сказала мне:

– О сын моего дяди, посиди со мною, чтобы я могла с тобою поговорить и занять тебя до вечера, и если будет милость Божия, то ночь не пройдет без того, чтобы ты не соединился с твоей возлюбленной.

Но я не обратил на нее внимания, ожидая ночи и говоря: «О Аллах, пошли скорее ночь!»

Когда стало смеркаться, двоюродная сестра моя горько заплакала и, подавая мне горошину мускуса, сказала:

– О сын моего дяди, положи это зернышко в рот, а когда ты встретишь твою возлюбленную и она примет твою любовь, скажи ей следующие стихи:

После этого она поцеловала меня и взяла с меня клятву, что стихи эти я скажу лишь тогда, когда буду уходить:

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал я.

Я пошел, когда совсем стемнело, и шел, пока не нашел сада. Калитка оказалась отворенной; войдя в нее, я увидал вдали свет, к которому и направился, а подойдя к нему, нашел большой макад [171], с куполом из слоновой кости и черного дерева, посередине под куполом висела лампа. В макади лежали шелковые ковры, вышитые золотом и серебром, а под лампой стоял большой золотой подсвечник с горевшей большой свечой. Посреди комнаты находился фонтан, отделанный различными рисунками [172], и рядом с ним стоял стол, уставленный мясными блюдами и покрытый шелковой салфеткой. Рядом со столом стояла большая китайская бутыль с вином и хрустальный кубок в золотой оправе; тут же стоял большой покрытый серебряный поднос. Я открыл его и увидал множество фруктов, как фиги, гранаты, виноград, апельсины, различных сортов лимоны, перемешанные с цветами: розами, жасминами, миртами, нарциссами и разными душистыми травами. Меня все это поразило и восхитило, тревога моя и горе миновали, но в этом приюте я не нашел ни единого создания Аллаха (да прославится имя Его), не видал даже ни единого раба или рабыни, ни лица, приготовившего все это.

Я сел в этой комнате в ожидании прихода возлюбленной души моей и жаждал, пока не миновал первый час ночи, затем второй и третий, но она не появлялась. Меня вначале мучил голод, так как вследствие сильной страсти я уже давно ничего не ел. Теперь же, придя в сад и убедившись, что двоюродная сестра моя совершенно правильно объясняла мне знаки, подаваемые моей возлюбленной, я совершенно успокоился и почувствовал голод, в особенности дававший себя знать вследствие запаха кушаний, стоявших на столе. Предвидя, что исполнение моих желаний близко, и желая съесть что-нибудь, я подошел к столу и, подняв салфетку, увидал посреди стола фарфоровое блюдо и на нем четыре жареные и заправленные пряностями птицы, окруженные четырьмя соусниками, в одном из которых было сладкое кушанье, в другом – гранатовые зерна, в третьем – баклавех [173], а в четвертом – катаиф; таким образом, в этих соусниках было и сладкое, и кислое. Я поел катаифа, съел кусочек мяса и, протянув руку к баклавеху, наелся им досыта, затем обратился к варенью и сел его ложку, две, три, четыре. Кроме того, я взял кусок дичи и кусок другого кушанья, и, съев все, я почувствовал, что желудок у меня наполнился, и я весь ослаб, так что не мог более сидеть, и, вымыв руки, я положил голову на подушку и заснул, не помня, что со мною. Я проснулся от палящих лучей солнца (так как я не спал уже несколько дней); очнувшись совсем, я наделал у себя на животе кучку соли и углей и, встряхнув свою одежду, встал и осмотрелся кругом, но ничего не увидал. Тут я заметил, что спал на голом мраморном полу, ничего не подостлав под себя. Это меня сильно смутило, и я так огорчился, что слезы потекли у меня по щекам и мне стало жаль самого себя.

Я направился домой и, вернувшись, застал свою двоюродную сестру, ударяющую себя в грудь рукой и заливающуюся слезами, как дождем из грозовой тучи. Но, увидав меня, она быстро встала и, вытерев глаза, заговорила со мной нежным голосом; она сказала:

– О сын моего дяди, Аллах оказал тебе милости, свое покровительство твоей страсти; особа, которую ты любишь, любит тебя взаимно, в то время как я сижу тут, плачу и горюю о разлуке с тобой, так как ты отвергаешь меня. Молю Господа, чтобы Он не наказал тебя за меня!

Она улыбнулась улыбкой человека разгневанного и приласкала меня, и, сняв с меня верхнюю одежду и повесив ее, сказала:

– Клянусь Аллахом, от тебя не пахнет, как от человека, проводившего время со своей возлюбленной. Скажи мне, что с тобою случилось, о сын моего дяди?

И я рассказал ей все, что со мною случилось, после чего она второй раз улыбнулась улыбкой разгневанного человека и сказала:

– По правде говоря, мне жаль тебя. Да погибнет та, что огорчает тебя. Однако женщина эта не дается тебе. Клянусь Аллахом, о сын моего дяди, я боюсь, чтобы она тебе чего-нибудь не сделала. Знаешь, что соль означает следующее: ты погружен в сон и имеешь такой глупый вид, что душа смотрит на тебя с проклятием, и ты стоишь быть посоленным, для того чтобы желудок не выбросил тебя. Ты претендуешь числиться среди влюбленных; но влюбленные спать не должны, и твоя претензия на любовь фальшивая. Это она хотела тебе сказать; но я скажу, что ее любовь фальшивая, потому что, увидав тебя спящим, она не разбудила тебя; если б ее любовь к тебе была искренней, то она разбудила бы. Что же касается до угля, то этим она хотела сказать тебе: «Пусть Господь начернит тебе лицо [174]за то, что ты говоришь о любви, а сам еще дитя, думающий только о еде, питье и сне». Вот как объясняю я ее знаки, и да спасет тебя Аллах (да святится имя его) от нее.

Услыхав то, что она говорила, я ударил себя в грудь и вскричал:

– Клянусь Аллахом, это правда, потому что я заснул, а влюбленные не спят! Таким образом я опозорил самого себя. Что могло быть недостойнее с моей стороны, как есть и спать? Что же теперь делать?

Я страшно заплакал и сказал сестре:

– Научи меня, что мне делать, и пожалей меня, для того чтобы Господь пожалел тебя, а иначе я умру.

Сестра моя, сильно ко мне привязанная, отвечала мне: