Каюм Насыри - Повесть об Абу-Али-сине

«О, всемогущественный аллах! — воскликнул падишах, удивляясь всему увиденному. — И кому это только понадобилось собрать столько воинов в одном месте?»

Пытался падишах рассказать воинам, кто он и что с ним случилось, но странное дело — среди такого великого множества людей не нашлось ни одного, кто бы мог понять язык падишаха. Однако дали ему одежды, привели в богатый шатер, поставили перед ним еду. Поел падишах, утолил голод и одолел его сон, ведь не спал он целые сутки. Спит он в блаженстве и чувствует, что солнце слишком сильно пригревает, жжет, словно огонь. Решил он подвинуться в тень шатра, но, открыв глаза, увидел, что нет ни шатра, ни воинов. И подумал падишах с недоумением: «Словно муравьи, исчезло бесчисленное войско за короткий срок моего недолгого сна. И шатер кто-то незаметно разобрал, и даже циновки не осталось, на которой я лежал. Что происходит вокруг? Кто объяснит мне все это?»

А оглядевшись, увидел падишах, что кругом сгорела трава, потрескалась от жары земля, и находится он в такой раскаленной пустыне, что недолго и человеку в жаркое превратиться. И нет этой пустыне ни конца, ни края. Жалким заблудившимся путником бродил бедный падишах по пышащей полдневным жаром пустыне, и смерть казалась ему желанным избавлением от адских мук и страданий. Наконец, солнце, словно, сжалившись, зашло, и падишах вдохнул тронутый прохладой воздух. Но на душе его не стало легче. Кругом простиралась безжизненная пустыня, и нет рядом ни друга, ни птицы, ничего нет, кроме неописуемого страдания. И вспомнил падишах Абу-али-сину и пожалел, что перечил ему, и подумал: «Если бы я вырвался из этого ада, я бы исполнил любое его желание, я жил бы с ним в мире и ни в чем бы ему не возражал». Но нет хуже бесполезных дум. Понял падишах, что последние дни жизни суждено провести ему в пустыне смерти, что жестоко отомстил ему Абу-али-сина за нежелание отдать дочь в жены халвафрушу. А как подумал падишах, что после его смерти уже ничто не помешает халвафрушу жениться на его дочери, горькие слезы потекли ручьями из его очей. Но и о том подумал падишах, что под лежачий камень вода не течет, ночь не вечна, а утром снова взойдет солнце, и снова будет такое пекло, что шага не шагнешь. И пошел падишах искать местечко, где бы можно было укрыться от палящих лучей солнца. Но стояла непроглядная темень, что, как говорится, хоть глаз выколи.

И страшно стало падишаху от этой темноты, сердце его затрепетало от ужаса, в глазах появились кошмарные видения, а в ушах слышались жуткие звуки. Куда бы ни бросился падишах, видения не оставляли его. Неожиданно перед ним возник великан, которого и человеком-то трудно было назвать. На огромном безобразном лице молниями сверкали глаза, пышащая огнем пасть готова была вот-вот проглотить несчастного падишаха. Бросился падишах бежать, а великан за ним. Нагоняет он падишаха, и тот, обессиленный, потеряв надежду на спасение, готов был уже распроститься с жизнью, как вдруг увидел вдалеке два огонька, словно две мерцающие свечки. «Слава аллаху, — обрадовался падишах, — там, видимо, деревня», — и из последних сил побежал на огоньки. Тем временем приближался рассвет. Подбежал падишах к огонькам и оторопел: перед ним сидели два людоеда. «Вот и еда к нам сама пришла», — обрадовались оба и бросились на падишаха. Схватили они несчастного с двух сторон и стали рвать на части. «Это моя добыча, — говорит один людоед, — я его первый схватил». «Нет, это моя добыча, — говорит другой людоед, — и я ее тебе не уступлю». Началась между ними ссора, а потом и драка. Били друг друга людоеды, то один побеждает, то другой, обоим крепко досталось, и про падишаха забыли. А падишах, воспользовавшись их дракой, ускользнул из лап людоедов и ползком-ползком добрался до реденького леса. Стал он искать место по-тенистее, чтобы днем от солнца спрятаться и встретился в лесу с семиглавым чудовищем. Почуяло чудовище человека, подняло все свои головы, открыло жадно все свои пасти. А из пастей огонь пышит. Потемнело в глазах падишаха. «Нет мне спасения на этой земле, — подумал он. — От одной беды убежишь, сотня других навалится», — и слезы страдания омыли лицо его, а душа затвердела в безысходности.

На сухую траву попал огонь из пышащих пастей чудовища, и загорелась трава, образуя огненное море. До самого неба поднялось пламя пожарища огненной стеной отгородило падишаха от чудовища. Но пламя подбиралось к падишаху все ближе и ближе, и не было выхода из огня. Вот огонь уже опалил его бороду и усы, захватил одежду, обжег тело. Окончательно поверил падишах в неминуемую свою гибель и на грани жизни и смерти обратился с мольбой к аллаху. И в тот же миг показался из огня Абу-али-сина, и воскликнул из последних сил падишах: «Скорей, скорей помоги мне. О злой человек, зачем заставляешь ты страдать меня? Зачем шлешь несчастья на мою голову? Не будь же злым и бесчеловечным!»

И сказал Абу-али-сина, усмехнувшись:

— Ты столько раз смотрел смерти в глаза, столько раз стоял на краю гибели и терял всякую надежду на спасение, что должен понять цену жизни. Ты не хочешь отдать свою дочь в жены моему сыну, а ведь они любят друг друга. Разлучать влюбленных — это ли не зло, это ли не бесчеловечность? Я устал доказывать тебе это. Если ты добром согласишься на свадьбу, я обещаю тебе жизнь. Если же ты ничего не понял, то тебя ждет гибель, а дочь твоя все равно будет женой моего сына.

И взмолился падишах:

— О мудрец из мудрецов, будь великодушным! Сделай благое дело — спаси меня от гибели, освободи от страданий, я обещаю выполнить любое твое пожелание, клянусь аллахом!

Абу-али-сина держал наготове сосуд с водой. Эту воду он вылил на голову падишаха. Когда вода стекла с лица и падишах открыл глаза, он увидел себя во дворце стоявшим возле таза.

Все вокруг было так, словно ничего не произошло. Тяжело пошел падишах на свое место. Перед его глазами еще дрожали языки пламени, а борода хранила слезы падишаха. Он посмотрел на Абу-али-сину и увидел, что тот усмехается в усы.

Сел падишах, понурив голову, с трудом приходя в себя и приводя в порядок рассеянные мысли.

— О великий падишах, — обратился к нему первый из приближенных, — уж не женщиной ли ты был, посмотрев в зеркало воды?

— А может быть, черным бедуином? — спросил второй., Каждый из глядевших в воду судил по себе. Но молчал великий падишах, не удостоил он ответом своих верных слуг, словно обиделся на них. И решили все, что встретился падишах с тем, с чем никто не встречался, и принял страдания не меньше других.

А падишах, придя в себя и собравшись с мыслями, обратился к Абу-али-сине:

— О великомудрый философ, скажи, какую цель ты преследовал, ввергнув меня в пучину страданий? Зачем заставлял ты меня мучиться? Чего ты добиваешься!