Каюм Насыри - Повесть об Абу-Али-сине

Взял Абульхарис волшебную доску, всмотрелся в нее, стал чертить на ней вдоль и поперек и, наконец, определил местонахождение халвафруша.

Послал падишах своих чавышей в дом, указанный Абульхарисом. Помчались чавыши что есть силы, нашли халвафруша, связали и привели к падишаху. Падишах был готов живьем съесть юношу:

— О несчастный, сколько бед свалилось из-за тебя на мою голову. Ты превратил меня в посмешище перед народом. Нет, в живых я тебя не оставлю.

И падишах велел самым жестоким, самым страшным своим палачам обнажить мечи, выставить впереди глашатая, барабанщиков и провести халвафруша по улицам и базарам города к месту казни. Так и сделали.

Приказал падишах отрубить халвафрушу голову. Занесли палачи мечи, но сказал падишаху Абульхарис:

— О мой падишах, повремени с казнью, убить этого юношу ты ведь успеешь. Пусть он пробудет несколько дней в подземелье. Ведь если вернется Абу-али-сина, а юноша будет казнен, как ты ответишь перед ним? Всесилен Абу-али-сина, и пока он жив, нельзя убивать халвафруша. Для твоего благополучия говорю я это, а то будет поздно каяться.

Согласился с Абульхарисом падишах, остановил казнь и спросил:

— О мудрец, не скажешь ли ты, что стало с Абу-али-синой? Есть ли о нем какие-нибудь вести?

— Хорошо, мой падишах, — отвечал Абульхарис, — как только я что-нибудь узнаю, я тут же тебе сообщу.

И, взяв свою волшебную доску, Абульхарис стал искать местонахождение Абу-али-сины. А пока он всматривается в доску, мы узнаем, что же делает в это время Абу-али-сина.

Абу-али-сина, отбросив Дакъянуса, сказал: «Где ты, Каир?» и в тот же миг очутился в Каире. Совершив омовение и помолившись, он направился к лавке халвафруша, но она оказалась закрытой. Тогда он пошел к нему в дом и постучал. Бедная мать халвафруша открыла ему дверь и, увидев Абу-али-сину, заливаясь слезами, рассказала обо всем, что произошло после исчезновения дервиша. Глядя на слезы матери, прослезился и Абу-али-сина. И сказал он себе: «О горе! Из-за меня погиб прекрасный юноша! Я хотел для него добра, а явился причиной гибели». Сильно переживал Абу-али-сина случившееся. Но сказала мать халвафруша:

— О могущественный властелин, надеюсь, что еще не убили сына моего, не успели. Ты еще можешь помочь ему, ведь его только что схватили.

Сердце Абу-али-сины пылало гневом негодования к клятвопреступнику-падишаху. Понял он, что пока падишах жив, ни о какой свадьбе не может быть и речи. И ведь, сколько страданий перенес падишах, сколько раз погибал, но все не впрок — ничему он не научился; не оценил и доверия. Как был, так и остался дурным неисправимым упрямцем. А раз так, то и поступать с ним надо соответственно.

Еще не наступила пора цветения, но Абу-али-сина с помощью волшебной силы создал цветы потрясающей красоты. Под видом продавца цветов отправился он во дворец падишаха. С измененным обликом Абу-али-сина вошел в покои падишаха и неузнанный предстал пред ним. Обратившись к падишаху со словами верности и преданности, Абу-али-сина преподнес ему букет.

В это время Абульхарис на своей доске искал, где же находится Абу-али-сина, а халвафруш, потеряв последнюю надежду на спасение, ждал решения своей участи.

Падишах, приняв цветы, любуясь их необыкновенной красотой, решил похвастаться ими перед Абульхарисом. Абульхарис, не спросив, откуда у падишаха в такое время года цветы, восторженно воскликнул: «Какие цветы! Какой тонкий легкий аромат!» — и он вдохнул их запах. И в тот же миг его душа рассталась с телом, потому что цветы были пропитаны сильнейшим ядом. Цветы предназначались коварному падишаху, а смерть принял Абульхарис. Узнав об этом, Абу-али-сина так огорчился, что даже засомневался в своих способностях, ведь свершилось совсем не то, что он задумал. Он тут же хотел покончить и с падишахом, но его невидимые слуги доложила, что халвафруш жив и что юношу схватили только благодаря Абульхарису. «Волей аллаха один уже наказан, — подумал Абу-али-сина, — если же падишах будет упрямствовать снова, и его ждет гибель». С этими мыслями он сделал халвафруша невидимым, и оба они скрылись.

Они обрадовались встрече и, растроганные, даже всплакнули. И не удержался халвафруш от упрека:

— О мой учитель, ты оставил меня одного в руках злого врага, а сам куда-то исчез. Явись ты чуть-чуть позже, меня не было бы в живых…

— Мой друг, — сказал Абу-али-сина, подбирая жемчужины слов и утешая халвафруша, — не по своей воле я покинул тебя. Я верил, что мой брат не замышляет против нас ничего дурного, а он, воспользовавшись моментом, с помощью волшебной силы сделал так, что я оказался в бескрайней пустыне. Много пришлось пережить мне. Разум едва не покинул мою голову, душа готова была расстаться с телом, но, слава аллаху, я вырвался из колдовских тенет и поспешил к тебе на помощь. Возблагодарим же аллаха за то, что мы живы и снова вместе!

Мать юноши, увидев сына живым и здоровым, обливаясь слезами от бесконечной радости, тоже благодарила в своих молитвах всемогущего аллаха.

А что же падишах? Глянул он на бездыханное тело Абульхариса и потемнело у него в глазах, стал он пальцы кусать, не зная, что делать. Догадался он, что не обошлось и в этой истории без Абу-али-сины и приказал слугам найти продавца цветов. А чтобы заманить его во дворец, велел падишах объявить, что якобы хочет поблагодарить цветочника за прекрасные цветы, дать ему вознаграждение и оказать гостеприимство. Но самозванцев не нашлось, а Абу-али-сина, конечно, не поспешил принять приглашение падишаха. Когда же падишаху сообщили, что исчез халвафруш, он окончательно убедился в том, что Абу-али-сина вернулся в Каир. «Он родного брата убил, а меня и подавно не пощадит», — не на шутку перепугался падишах. Как бы то ни было, падишах распорядился совершить все обряды, что положены правоверным, и достойно похоронить Абульхариса.

Соблюдал траур по своему брату и Абу-али-сина. Горько было сознавать, что он виновен в его смерти, и лишь одна мысль утешала Абу-али-сину: «Ничто в мире не совершается против воли аллаха».

А падишаху Абу-али-сина написал послание. Вот что в нем было сказано:

«О жестокий тиран, своенравный упрямец и злорадный мучитель! По закону Магомета просил я у тебя руки твоей дочери для сына моего, но ты, послушный своей гордыне, отыскивал множество причин, чтобы препятствовать счастью влюбленных. Я хотел помочь тебе понять цену жизни, и ты немало пережил, смотрел смерти в глаза и был на краю гибели. Я вывел тебя из пустыни, но, к сожалению, ты ничего не понял. Я поверил тебе, а ты хотел убить меня. Но рука убийцы не дотянется до того, чей день смерти еще не настал, — так говорят в народе. Слава аллаху, я жив и здоров. Твоя гордыня и тщеславие виною тому, что от моей руки погиб мой брат. Я не потерплю больше, чтобы твой кинжал, выплавленный из несчастий и страданий, был занесен над моею судьбой. Последний раз я уповаю на твое благоразумие, и если ты ответишь отказом, на твою голову обрушится такая кара, какую ты и представить себе не можешь. Или у тебя есть еще защитник, обладающий могущественной силой? Оставь же упрямство и слезь с коня гордыни, иначе не сносить тебе головы. Вассалям!»