Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

- Мне матушка оставила приданое дороже серебра и золота, только они вашим глазам не видимы.

— Где? — насмешливо спрашивали ее. — В деревне меж Кашина и Ростова, позади Козьмы Толстова?

— Об этом знает только моя грудь и подоплека, — отвечала им Лушечка.

Люди смеялись над ней так, что земли под собой не слышали. Бедная девчушечка начала бояться и на люди выходить. А в застенье и трава желкнет. И наша Лушечка и впрямь стала похожа на завядший стебелек. Но при встрече с насмешниками она все равно твердила:

— Есть у меня приданое, есть.

И некоторые стали подумывать: "А может, и правда есть?"

И тут кто-то пустил слух, будто бы действительно Лушечке мать оставила для приданого клад, только перед смертью она не успела сказать, куда его запрятала. И сразу у девчушечки появилось столько "добродетелей": одни хотели починить ее избушку, другие баню, третьи перекопать огород. Несмотря на Лушечкины отказы, все равно в стенах ее дома перестукали все обшивки, за которыми, может, запрятан клад, перебрали пол, потолок. Огород перекопали так, будто землю пересеяли через решето. Но клада все не было. Оставалось перебрать только баню. Думая: "Если Лушечкина мать была колдуньей и водила дружбу с нечистыми, то ей больше некуда прятать свое добро", раза четыре перекладывали баньку. И под нею чуть ли не сквозь землю прокопали дыру. Может быть, и прокопали бы сквозь, да побоялись, что с другой стороны земли может сюда хлынуть вода из Тихого океана, потом не оберешься греха. А Ивашка чем только ни старался помочь: и хлебом и деньгами. И в свой дом ее приглашал жить. И сам готов был к ней перейти. Она же ото всего отказывалась, говоря, что сама может прожить в достатке. А сама-то уж еле ходила. И не знал Ивашка, чем больше ей помочь.

Думал, думал и пошел за советом к своему учителю мастеру Тычке. Рассказал ему все, что он знал и что думал о Лушечке, и не забыл поведать учителю и о ее загадочном приданом, которого, судя по их жизни с матерью, совсем не могло и быть. Пусть даже люди бы его искали сто лет.

— А почему не должно? — спросил Тычка. — Каждый родитель должен оставить для своей дочери приданое, а для сына — подарок для будущей жизни. Есть и у этой девчушки приданое. Может, действительно, оно сейчас затеряно. А мы должны ей помочь вернуть. Собери-ка всех своих друзей, которые вместе с тобой учились у меня. И скажи матери своей, чтобы она собрала нам стол с праздничным убранством. И поставила на стол не дворянское кушанье — два грибка на тарелочке, а чтоб на нем была курочка ряжена, требуха парена, кобылка, гусятинки да стегно поросятинки. Чтоб посидеть потесней и поговорить потеплей. А ежели нет этого, то пусть на стол ставит мать нашу — гречневу кашу. А ежели нет и этого, пусть ставит редьку. В редьке пять еств: редечка триха, редечка ломтиха, редечка с маслом, редечка с квасом да редечка так, или просто один квасок, который бы шибал в носок. Ежели уж нет и того, тоже ничего. Медведь одну лапу сосет да всю зиму живет.

Пришел Ивашка домой, поставил на стол еду, самую едучую, вилки тульские самые скребучие и питье самое пахучее. Только он собрался идти за друзьями, они по запаху нашли его сами. Когда все расселись по местам, великий мастер молвил:

— Милые мои молодцы! На моих дрожжах ваше тесто взошло. Теперь вы сами учите людей доброте. Спасибо вам за удаль и лихость в работе и за честность в жизни. И платья у вас всегда были чисты и речи честны. И сейчас от чиста сердца чисто зрят ваши очи. Красная слава о вас ходит. Честным мужам честен и поклон. Я знаю, никто из вас не может идти сам по себе на радость, поэтому я и попросил Иванушку вас собрать здесь. В нескольких шагах от этого дома дочь одной мастерицы, оставшись теперь сироткой, попала в большую беду. Для того, чтобы ее выручить, вам надо своих невест нарядить в такие красивые платья, какие еще не нашивали ни царицы, ни королевы. И сами вы должны одеться не хуже королей, пусть даже вам придется жить впроголодь целый год. А я, в свою очередь, попрошу всех молодых мастеров нашего города, чтобы они помогли вам, да и сам в долгу не останусь перед вами.

— Ежели надо, мы сами на себе понесем, а дочь мастерицы выручим, — воскликнули ученики великого мастера.

— Ну что ж, — сказал мастер Тычка, — честь чести на слово верит.

— Правдивому мужу лукавство не под нужу, — ответили ему ученики.

Мало ли, много времени прошло, вдруг на лебединых конях к Лушечке прикатили три молодца с таким расчудесным товаром, какого и матушка ее не видывала. И они попросили свой заказ исполнить не Лушечкину матушку, как бывало раньше, а саму Лушечку да назвали девчушечку не только по имени, но и по отчеству. Лушечка так растерялась, от неожиданности даже присела и совсем оробела. Но только она в руки мерку взяла — и робость куда-то подевалась. Знамо дело: талан не туман, не мимо идет. А через три недели Лушечка увидела первый поклон за свое мастерство. И личиком она сразу стала бела и с очей весела. За этими парнями еще пришли трое парней. Л потом еще три раза по трое. И пошло у Лушечки дело на лад. В городе только и говорили о ее мастерстве. От добрых похвал Лушечка выросла и стала настолько красива, глаз от нее не отвести: очи звездасты, рассыпчаты, грудь лебедина, поступь павлинья. Когда идет, будто из милости башмачком травки-муравки дотрагивается. Ну точно такая, какой ее Ивашка по воображению отчеканил на бронзовом листе.

Ивашкины родители даже не узнали Лушечку. Мать глядела, глядела на нее и сказала сыну:

— Вот на этой красавице надо было сразу тебе и жениться.

Иванушка только улыбнулся в ответ. А мастер Тычка, любуясь Лушечкой, молвил:

— Много ли человеку надо, чтобы стать красивым — только чуточку доброты.

После этого, конечно, был пир на весь мир, а на том пиру — уйма народу. Всем хотелось знать, какое приданое Лушечке оставила мать. И Лушечка с гордостью всем показывала свои руки.

Всякое мастерство любит не только сноровку и терпение, но и веселую удаль.

Иной раз посмотришь на обыкновенного каменотеса, он словно играючи из камня лыко дерет. И так у него красносмотрительно выходит, будто из камней сказки складывает. А отойдет от своего детища — мужик мужиком.

И никто не подумает, что он творец-художник. Так и бабы у нас, вроде бы на первый взгляд неуклюжи, да на деле очень проворны и дюжи. Некоторые даже по мужицкому ремеслу любого молодца за пояс заткнут и ахнуть ему не дадут.

Глядючи на наших девушек, чуженины из ближайших городов и весен всегда с удивлением и завистью говаривали: