Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

Правда, мастер Тычка нравился Анохе, он его уважал и за смелость, и за смекалистость, и за справедливость. Но ежели бы он ко всему этому был бы и пожиточным, это еще так-сяк. А то ведь у этого Ваньки Озорнина, как и у Анохи, один хлеб да живот — и без денег живет. Но дело в том, что он и Катюшка как-то сразу сдружились, будто их сам черт веревочкой связал. Дело уж дошло до того, что даже при людях начали в переглядушки играть. "Куда-нибудь бес, что ли, этого Ваньку прибрал", — думал Аноха. Оно так почти и получилось. Однажды Ивана Озорнина посадили на телегу и повезли куда-то на самый край крещеного света. Тогда это было не дивом. Надумает государь где-нибудь храм или дворец соорудить, туда осязательно туляков притулит.

- Колесом дорога! — Люди всегда кричали вслед уезжающим мастерам, чтобы они снова вернулись назад. Но мастеровые не всегда возвращались домой.

Ради их золотых рук там мастеров насильно заставляли жениться или загоняли в долги, или находили какие-нибудь другие причины, чтобы они оставались на ионом месте.

После уезда мастера Тычки у Катюши из рук стала валиться работа. Снова зажили неважно. Но Катюша на это не обращала внимания. А Аноха твердил ей:

— Замуж, замуж тебе скорее надо выходить, пока еще над тобой витает дух славы. И выйти надо обязательно за богатого.

Но Катюша об этом и слышать не хотела.

- Зачем мне богатство да немилая жизнь? — говорила она. — Клен да береза — чем не дрова? Хлеб да вода — чем не еда?

Однажды к Анохе пришел купец Чуженин, который раньше луки и стрелы покупал у деда Григория, деда Егория и других мастеров. Тайком об этом человеке говорили, что он с бесами дружбу водит и ему сам черт круглые сутки деньги чеканит. А на вид он был ласковый: голова с поклоном, язык с приговором, ноги с подходом, руки с подносом. И его чертячей душе очень по нраву пришлась Анохина Катюша. Ему даже понравилось, как у нее сгибаются кисти рук и пальцы, чтобы быстрее делать стрелы и считать деньги. Наобещав золотые горы, он и упросил Аноху отдать ее за него замуж. А Аноха, позарившись на богатство, сразу и поймался на золотой крючок. Катерина не раз видела этого человека у других мастеров. Только он тогда не хотел ее замечать — она была ещё девчонкой. Этот купчик-голубчик был таков, что его копейка нищему ладонь прожигала.

Сколько Катюша своего батюшку ни просила не отдавать ее за нелюбимого человека, Аноха был неумолим. Ему хотелось, если уж не самому богатым быть, то, но крайней мере, хоть пожить рядом с богатым человеком. Перед тем, как Катюшу нарядить и увезти навсегда из родного города, она попросилась в последний раз выйти на берег речки Тулицы, где когда-то встречалась с самым веселым тульским озорником, с Иваном Озорниным. А в те времена Тулица еще была глубокая и сюда из дальних стран прилетало много лебедей. И вот, когда Катюша на глади воды увидела белую стаю, она, подобно крыльям, подняла руки к небу и воскликнула:

— Милые лебеди, белые подруги мои, не дайте в обиду меня. Возьмите на волю с собой.

И кинулась к ним. Стая лебедей поднялась в небо — и после того Катю-Катерину никто не видел на земле.

Когда мастер Тычка снова вернулся в Тулу и пришел на берег Тулицы на встречу с Катюшей, там о ней он услышал только эту легенду.

Великое дело чувствовать себя человеком. А это чувство рождается только от доброты. Недаром каждая мать стремится, чтобы ее ребенок был добрым.

Говорят, когда-то в нашем городе было принято так, что каждая молодая женщина обязательно своего ребенка приносила к веселому и доброму учителю тульских мастеров Тычке и спрашивала, чего надобно сделать, чтобы ее наследник был таковым. И Тычка с мужицкой простотой и мудростью всегда отвечал им:

— Особенно-то. пожалуй, ничего. Только его надо приучить к честности. Если он увидит хорошее, пусть говорит хорошо. Если плохое — плохо. Честность вашего наследника обязательно приведет к доброте.

Когда я в детстве услышал эту наивную, но по-своему красивую выдумку, дня три не отставал от матери, пытая ее, носила ли она меня на показ к мастеру Тычке, пока мать не молвила:

— Конечно, носила. Как же я могла тебя и не показать великому учителю?

— И что же он сказал?

— То же самое, что и говаривал всем. Правда, он сказал вот еще что: когда вырастешь и придешь на завод, какой бы у тебя сильный и мудрый учитель ни оказался, надо стараться стать выше его.

Хотя из нашей семьи никто и никогда не видел мастера Тычку, но он в нашем доме всегда был почитаем. При радости, горе и обидах повторяли его золотые слова. Я не заучивал их, они запоминались сами. Мне казалось, будто мастер Тычка все время жил среди нас. Когда я пришел на завод, то с первого же дня стал поступать так, как советовал он — о хорошем говорить хорошо, о плохом — плохо. Однако сразу почувствовал, что это не очень-то всем нравится. Оказывается, здесь зачастую и о плохом нужно говорить хорошо. А как только начал работать лучше своего мастера, он на меня стал коситься, боясь, что у него могу отбить кусок хлеба. Мне стало настолько обидно, что я и сам не заметил, как при первых же огорчениях заговорил словами-лезвиями мастера Тычки, когда его доводили до белого каления. Может быть, по юношеской беспечности я вскоре и забыл эти слова, но мне их напомнило начальство.

Однажды меня вызвали в контору и спросили:

— Ты говорил попу на исповеди, что та рука, которая крест кладет, она и нож точит?

— Говорил, — сказал я.

— Говорил своему мастеру, что, если не будет пахотника, то и не станет бархатника?

— Говорил.

— А знаешь ли ты, что за такие слова посылают туда где даже Макар телят не пасет.

— Но эти же слова не мои. — сказал я, — а мастера Тычки, их каждый знает в нашем городе.

— Тем хуже, что повторяешь слова такого смутьяна как Тычка.

— А вы его видели? — спросил я.

— Ничего, придет время — увидим. Мы и его посадим в свой карман.

Тут я уж не выдержал и грохнул своими словами:

— Слишком он великий Иван, чтобы его посадить в ваш маленький карман.

Начальство тоже не выдержало моих последних слов и, больше не говоря ни слова, тут же вытурило меня из завода.

Когда об этом узнала мать — чуть ли не лишилась ума. Она мечтала меня воспитать таким человеком, чтобы я по-русски был щедрым, открытым, честным и высказывался в миру только полезно заряженными мыслями. Да и говорил бы не по азбуке Морзе, которая нынче стала в моде, а по-русски ярко, раздумно и броско, как издревле повелось у нас, россиян. Ради этого она под предлогом речений легендарного остроумца мастера Тычки, выдуманного кем-то, незаметно заставила меня выучить все пословицы и поговорки, собранные за целую жизнь Владимиром Далем на нашей благословенной Руси, пока сам я не научусь думать.