Василий Лебедев-Кумач - Избранное: стихотворения, песни

Когда говорят о губке.

Из западных мод, как из губки вода,

Прольется непрошеный барич

И станет легко говорить: — Господа! —

И трудно сказать: — Товарищ! —

Я знаю, — мне бросят ехидный упрек

Советские «лорды» и «леди»:

— Вы что же — певец дырявых сапог

И прочих царских наследий? —

Отнюдь! Я не славлю старья и рванья

И грязных сапог косолапых, —

Изделья Главшелка приветствую я,

Флакона тэжэвского запах.

Я славлю студентки новый берет,

Такой же пунцовый, как губы,

Изящную пару крепких штиблет,

Добротные шапки и шубы.

И свой трудовой советский пиджак,

Порою блестящий на локте,

Я не сменяю на модный фрак

Для «тонного» файф–о–клок–ти.

Я рад, что живу в трудовой стране,

В работе, в искусстве, в науке —

Всегда и везде подозрительны мне

Сверхмодные юбки и брюки,

Я им не завидую, — этих брюк

Не взял бы я даже даром, —

Я с детства боюсь слишком холеных рук,

Моноклей и платьев с муаром!

1933

студенток Института цветных

металлов имени М. Калинина

«Вы слишком злы. Вы не поете

Легко, лирично и тепло, —

На каплю лирики берете

Вы публицистики кило!

А ведь у вас бывают строчки, —

Сказать без лести и любя, —

Как жемчуг в серой оболочке…

Зачем вы губите себя?

Ваш стих всегда кого–то ест.

Как это вам не надоест?»

Так, исписавши три страницы,

Мне три студентки шлют упрек,

Задорно–искренние чтицы

Моих немного строгих строк.

Признаться, я слегка уколот,

Ведь шеф поэтов — молодежь!

Недаром Пушкин вечно молод,

И Гете до сих пор хорош,

Поэту можно быть седым,

Но стих быть должен молодым.

Чем дальше мы от молодежи,

Тем меньше трепетных стихов,

И лишь чудак спокойно может

Писать стихи для стариков…

Я с молодежью связан прочно,

Хоть мне и не семнадцать лет,

И на письмо с упреком срочно

Студенткам я даю ответ.

По их словам, я зол и сух

И к голосам природы глух.

Ах, милые мои, родные!

Ну, как еще мне вас назвать?

За ваши строчки молодые

Готов я вас расцеловать…

Лимонный холодок рассвета,

Весенний голубой туман —

Я мог бы вам воспеть все это,

Хоть в красках я не Левитан.

Я жизнь люблю не меньше вас

И знаю силу милых глаз!

Я вовсе не сухарь соленый, —

Я знаю легкость мотыльков,

Лесных полянок шелк зеленый

И снег далеких облаков.

Породы я совсем не рыбьей,

И вовсе я не так уж груб.

Случилось мне не мало выпить

Росы медовой с милых губ.

Себя ничуть я не гублю —

Я жизнь люблю и вас люблю!

Вы зря меня клеймите с жаром,

Я звонких песен не боюсь, —

Но верьте мне — совсем недаром

Нам дан сатиры горький вкус.

Я в общежитии рабочем

Не помешаю песней спать,

Чтоб не пришлось кому–то ночью

«На горло песне наступать».

Ведь с песней можно потерпеть, —

Ее приятней вместе петь.

И мы сумеем грянуть песню,

Чтоб от нее сердца цвели, —

Сильней, лиричней и чудесней

Всех прошлых песен всей земли!

А нынче пусть простой и храбрый,

Как воин, бьет врага мой стих

И, как уборщик, жесткой шваброй

Метет в проулках бытовых.

Нелегок труд у докторов,

Зато, глядишь, народ здоров.

Моим лихим корреспонденткам

Я лекций не хочу читать,

Но стыдно молодым студенткам

«Поэта» через «е» писать.

Без этой мелочи, поверьте,

Не разрешить больших задач…

Прошу вас: ставьте на конверте

Без знака мягкого Кумач.

Поверьте, это не пустяк, —

Вредит нам часто мягкий знак!

1933

На заводе электрическом,

Прекратив простои начисто,

Поднаперли на количество,

Позабывши вовсе качество.

Потребители уважены,

Не продукция, а хлам почти:

Батареи не заряжены,

Не горят и часу лампочки.

Не включают выключатели.

(А включать им не мешало бы!)

Что прикажете? Кричать или

Отправлять министру жалобы?

Бросьте спешку, бросьте рвачество,

Не калечьте вы количества!

Ведь количество без качества

Как завод без электричества!

1933. 1946

В океане, где, тих и глубок,

Свет зеленый дробится и множится,

Лупоглазый живет осьминог

И супруга его — осьминожица.

Осьминог — идеальный супруг —

Обожает свою осьминожицу

И ногами ласкает без рук

Осьминожицы гладкую кожицу.

Для прогулок

Много, много

Есть у осьминога мест.

Но любимая

Дорога —

Зюйд или зюйд–вест.

Он моллюсков несет поутру

Ненаглядной своей осьминожице,

И в зеленом соленом миру

Осьминог ни о чем не тревожится.

Ах! Счастливей его нет отцов —

Дети плавают вкруг осьминожицы,

И у каждого восемь концов,

И у всех лупоглазые рожицы.

Для охоты

Много, много

Есть у осьминога мест, —

Ведь семейство

Осьминога

Много, много ест.

Океан и глубок и широк,

Развлечений великое множество,

И растет средь зеленых дорог

Осьминог и его осьминожество…

Но однажды стемнело вокруг —:

Всюду чудища, — слева ли, справа ли, —

И холодными стаями вдруг

Непонятные рыбы заплавали.

Их спустилось

Много, много

В сердце голубых глубин,

И сдавило

Осьминога

Много, много мин.

Закипела от взрыва вода,

Якоря друг о друга зазвякали,

И пропали простор и еда,

И глазастые детки заплакали…

Налетевши на минный стакан,

Осьминог вдруг упал без движения

И воскликнул на весь океан:

— Погибаю от разоружения!..

Дипломатов

Много, много

В залах и дворцах Женев,

Но не легче

Осьминогу

И его жене.

1933

Сменив просторным словом «наше»

Словечко узкое «мое»,

Сплошной ковер колхозных пашен

Меняет в корне бытие.

И вот порою с запозданьем,

Единоличный кус жуя,

Спешит, торопится сознанье

За перестройкой бытия.

Колхоз, бригада… В каждом слове

Былой уклад трещит по швам,

И мудрость дедовских пословиц

Распалась, как трухлявый хлам.

Все те, чьи «хаты были с краю»,

Чье «дело было сторона», —

Теперь хотят узнать и знают,

Чем дышит нынче вся страна.

«Своя рубашка ближе к телу»,

Но на весенней посевной

Она линяла и потела

Совсем не для себя одной.

«В своей сермяжке» стало тяжко,

«Своим домком» не проживешь,

И на пиджак сменить сермяжку

Спешит в колхозе молодежь.

Среди бригады комсомолок

Погудка старая глупа:

«Короток ум, а волос долог», —

Так шутят только про попа.

И в прозодежде на комбайне

Веселых внучек увидав,

Замшелый дед, как в жаркой бане,

Потеет, мысли растеряв.

Впустую ворох поговорок

Перебирает голова: