Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Хороший день, – шмыгнув носом, сказала Эйверин. – Очень красивый. Даже природа знает, какой красивой была госпожа. И внутри, и снаружи.

Они пошли к дому номер семнадцать, ничего не говоря. Но тишина сейчас не тяготила их, она обволакивала и дарила умиротворение.

Цветы заново так и не высадили. Решили, видимо, что без госпожи все равно ничего столь же прекрасного не выйдет.

Эйверин тихо постучала в дверь, и ей сразу открыли. Тюльпинс знал Эннилейн – она водила дружбу с Кайли. И если лицо Кайли носило черты аристократичности, то Эннилейн воплощала в себе все, что Тюльп презирал в слугах: болтливость, глупость и излишнюю смешливость.

Но девчонка крепко обняла толстушку, а та сочувственно погладила ее по волосам, и Тюльпинс вдруг понял, что привычное его отвращение к Эннилейн пропало.

Тело госпожи Кватерляйн давно забрали в Город Без Номера, как делали со всеми, кто навсегда покинул Хранительство. Теперь оставалось только попрощаться. Не прошло и часа, как дом заполнили соседи, друзья, добрые знакомые. Они подходили к Бэрри, что-то говорили, а он сидел на диване, уставившись на камин. Никогда прежде не видели его таким потерянным. Таким жалким и беспомощным.

Всего на мгновение на лице Тюльпинса вспыхнула злорадная усмешка, но он быстро себя одернул. Попытался понять, что было бы с ним, переживи он такое горе. Парень застыл, завидев свое отражение в зеркале, свои по-прежнему пустые, безразличные глаза. А ведь он и Бэрри сейчас и в самом деле в одном положении. Только вот все вело к тому, что самый жестокий и избалованный из его товарищей и тут его обскакал. У Бэрри, по совершенно неведомым причинам, в груди отыскалось сердце. Тюльпинс, как он себя ни успокаивал, похвастаться этим не мог.

– Эй, ну хватит собой любоваться. – Девчонка подтолкнула в спину бывшего господина. – Идем.

Эйверин спокойно подошла к Бэрри и холодно сказала:

– Ваша мать была прекрасным человеком, господин Бэрри. Будьте ее достойны.

– Бэр, я соболезную. Т-т-ты… Эм. Держись. – Тюльпинс не понимал, что можно говорить в таких случаях. Да и зачем? Когда ничего не изменишь, слова – пустой звук, лишенный малейшего смысла.

Бэрри кивнул, даже не подняв головы. Кажется, за эти дни его волосы стали еще прозрачнее, глаза – еще тусклее. Того и гляди совсем растает.

Тюльпинс почувствовал на себе взгляд и обернулся. Кайли тут же отошла к кому-то из гостей, даже не подумав поздороваться с бывшим господином.

– Господа и все, кто знал Дарину Кватерляйн! – Мистер Дьяре вошел в зал с бокалом черного вина. Обычно свежее лицо его посерело, привычный коричневый костюм сменился на черный. Кажется, и волосы колдуна поседели больше прежнего, но Тюльпу вполне могло лишь показаться. – Простимся же с ее духом.

Эйверин удивленно посмотрела по сторонам, как будто бы и не знала о традиции Сорок Восьмого.

– Ну же, прощальная песня, – шепнул Тюльпинс ей на ухо. А в следующий момент все затянули:

На этих словах жесткий ко всему и всем на свете Бэрри кинулся на грудь Эннилейн и разрыдался так громко, что пение стало едва слышно.

Мистер Дьяре пел громко, громче всех, по щекам его текли слезы, но он и не думал их отирать.

В детстве Тюльпинсу казалось, мол, живут двое под одной крышей, связывают их дети, быт и ничего кроме. А сейчас, видя горячие слезы колдуна, видя искренние страдания, исказившие его лицо, Тюльпинс вдруг ощутил, что такое любовь. Почувствовал, уловил подсознанием, не анализируя, как всегда, фактов. Любовь – это когда без другого больно. Когда самому смерть.

Внезапное озарение, пришедшее не в то время и не в том месте, раскрыло в душе Тюльпа не изведанные до этих пор глубины. Он понял, что такое искренняя привязанность. Сердце его заныло, из глаз потекли слезы. И не потому, что его переполняла жалость к госпоже Кватерляйн, – она ведь уже не с ними, она ничего не чувствует, ей неведомы терзания. А потому, что он ощутил всю тяжесть, опустившуюся на плечи мистера Дьяре. И пусть он Хранитель – самое могущественное существо среди всех, сейчас он спустился в самые глубины отчаяния. Он слаб, потому что навсегда разделен с тем, кто давал ему смысл существования.

Тюльп перевел взгляд на Бэрри, на Эннилейн и Эйвер, на всех, кто собрался в зале. И понял, что в этой комнате правит любовь. Она витала над каждым, склоняя головы, щипля глаза, вставая в горле комом. Она собрала здесь их всех, и акт этот был поистине прекрасен.

Пение стихло. Но всхлипывания, заполнившие тишину, тоже были музыкой. Музыкой потерь и страха перед величественной властительницей над всем живым – смертью.

Мистер Дьяре постоял немного, пошатываясь и бесцельно глядя на книжный шкаф, а потом выскользнул на кухню, предоставив зал в распоряжение гостей.

– Мне нужно поговорить с мистером Дьяре, – шепнул Тюльпинс Эйверин.

Он с досадой заметил, что девчонка пошла следом за ним. Ох, и как же теперь передать письмо?

Мистер Дьяре пил крупными глотками вино из горла бутылки, завернутой в блестящую обертку. Завидев Эйверин, он со стуком поставил бутылку на стол и попытался улыбнуться. Девчонка вытворила такое, что Тюльпинс застыл, широко раскрыв рот: она подошла к мистеру Дьяре и крепко его обняла. Колдун, как ни странно, тоже опустил руки на ее плечи и тихо заплакал.

– Ну, Крысенок, хватит. Где твоя белка? – Мистер Дьяре чуть отстранился.

– Я – таус. Вы с самого начала знали?

– С тех самых пор, как увидел твои чернющие глазища. Ты делаешь это сама. Кто знает, какого они могут быть цвета? – Колдун усмехнулся. – А он?

Эйверин обернулась и пристально посмотрела на Тюльпинса.

– Он переносится. Не знаю, как это зовется.

Дьяре поджал губы, как будто бы говоря: «Неплохо», и кивнул Тюльпинсу.

– От тебя, парень, я такого не ожидал. Крысенок, – снова обратился он к Эйвер, – что она с вами делала?

– Пока ничего. – Девчонка пожала плечами. – Показала… учителя.

Мистер Дьяре кивнул сам себе и с расстановкой проговорил:

– Она – Мастер над травами. Не пейте ничего из ее рук, не принимайте никаких угощений. Еще у нее есть одна вещица. – На лбу колдуна собрались морщинки, словно он обдумывал, как лучше что-то объяснить. – Я не знаю, как она выглядит. Может быть, как небольшое украшение, безделушка. Полночь должна везде таскать ее с собой. Так вот, к этой вещице не прикасайтесь ни при каких условиях. Понятно?

Лицо девчонки было сосредоточенным, она ловила каждое слово мистера Дьяре, словно он диктовал ей строки из пособия по выживанию, а Тюльпинс практически все пропускал мимо ушей и нетерпеливо дергал письмо, словно жгущее его через ткань пиджака.