Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 4 АПРЕЛЬ

«Ну и ладно, - опять поджимая губы, подумала Зина, - у меня Маша есть, Тамара…»

В школе уже звенел звонок. Зина торопливо раздевалась, когда сверху, с площадки лестницы, её окликнула Маша.

- Зина, Тамару не видела?

- Нет, - оглядываясь, ответила Зина. Маша повела бровями:

- Неужели опять опоздает?

Девочки поспешно становились на линейку. Тамары не было.

- Опять, опять опоздала… - озабоченно вздохнула Маша.

- А что, трудно быть старостой? - поддразнила Машу Сима Агатова, председатель совета отряда. - Смотри, на совете спросим, почему у тебя ученицы опаздывают.

Тамара Белокурова вбежала в класс вслед за учительницей и вихрем промчалась на своё место. Волосы у неё были небрежно завязаны измятой синей лентой, галстук съехал куда-то на плечо. Зато на шее красовались бусы из тёмного гранёного янтаря.

Учительница истории Вера Ивановна, высокая, прямая, с бледным лицом и большими бледносерыми холодными глазами, подошла к столу, односложно ответила на приветствие девочек и обернулась к Тамаре:

- Опоздала?

- Вера Ивановна, у меня мама… - торопясь, начала Тамара.

Вера Ивановна, не слушая дальше, что-то отметила у себя в журнале:

- В следующий раз попрошу быть аккуратнее.

- Но у меня мама заболела! - протестующе возразила Тамара.

- А сейчас изволь выйти из класса, - продолжала Вера Ивановна, будто не слыша, - причешись, приведи себя в порядок - и тогда только можешь сесть за парту. - И, обращаясь ко всему классу, будто Тамары уже нет, сказала: - Начнём наш урок. В прошлый раз мы остановились…

Зина с тревогой и сочувствием оглянулась на Тамару. В какое неприятное положение попала её подруга, ей теперь, наверно, просто сквозь пол провалиться хочется!

Но Тамара, ничуть не смущаясь, окинула класс спокойным и даже весёлым взглядом, ровным шагом вышла из класса и довольно громко закрыла за собой дверь.

Обратно она явилась почти в самом конце урока. Волосы её были причёсаны и примочены водой, а концы галстука спрятаны под грудкой фартука. Вера Ивановна словно не заметила её прихода, но Зина знала, да и весь класс знал, что эта учительница всё видит и всё помнит.

В перемену Маша и Зина, словно пчёлы, жужжали Тамаре с двух сторон.

- Может, тебе помочь нужно? - заботливо спрашивала Зина. - Мама очень больна? Что с ней?

- Ты больше не должна опаздывать, - твёрдо повторяла Маша, - ты уже третий раз опаздываешь, а ещё и сентябрь не прошёл!

- Маша, как тебе не стыдно? - остановила её Зина. - У Тамары мама заболела, а ты… Мы помочь ей должны!

- Будет отставать в уроках, так и поможем,- упрямо ответила Маша. - Прикрепим Симу Агатову, она первая ученица у нас…

- Как это Симу? - удивилась Зина. - Это мы должны. Ты или я. Мы же вчера обещали друг другу!…

- Я не отказываюсь, - пожала плечами Маша, - но только говорю одно: не опаздывай. Я староста класса, и нечего меня подводить!

Тамара, наконец, подала голос. Она насмешливо усмехнулась:

- А я и не знала, что все должны во-время приходить, только чтобы не подводить старосту!

Маша самолюбиво покраснела, у неё загорелись уши.

- Я не то хотела… - начала она. Но больше так и не знала, что сказать.

- Тамара, ты не смейся! - горячо и огорчённо вступилась Зина. - Мы ведь тоже должны и о Маше думать. Она же староста. Ну, а если тебе трудно приходить во-время, может, ты не просыпаешься… то хочешь, я буду за тобой заходить? Девочки, ведь мы же дали слово друг другу… крепкое, как дерево дуб!

К ним подошла их классная руководительница Елена Петровна и, шутя, обняла всех троих за плечи.

- Какой-то митинг здесь, - сказала она, лукаво поглядывая на девочек по очереди, - и какое-то слово «крепкое, как дуб».

Зина и Маша смутились. Но Тамара глядела в глаза учительницы прямо и спокойно. Все трое молчали. Елена Петровна сделала серьёзное лицо:

- Значит, тайна? Ну, не могу врываться. Тайны, конечно, полагается хранить. Будьте покойны, девочки, я совершенно ничего не знаю и ни о каком «крепком дубе» не слыхала.

И она, дружелюбно кивнув головой, отошла.

- Может, скажем ей? - нерешительно произнесла Зина.

- Зачем? - прервала её Тамара. - Чтобы она всякие нотации стала читать? А раз мы произнесли наше обещание…

- Да! Перед лицом леса и неба! - вставила Зина.

- …то должны его помнить и хранить. И всегда, во всякой беде помогать друг другу, - докончила Тамара.

У неё вышло это так красиво, будто она декламировала стихи. Зато голос Маши прозвучал совсем прозаически.

- Вот ты, Зина, и заходи за ней каждое утро,- сказала она, будто гвоздями приколачивая каждое слово. - И чтобы ты, Тамара, больше не опаздывала. Помогать, так помогать!

В отдельной квартире инженера Белокурова почти не слышно заводского гудка. Николая Сергеевича поднимает будильник, маленький, круглый, с нежным звоном будильник, который он ставит около своей постели. А чтобы этот будильник никого не тревожил в квартире, Николай Сергеевич спит у себя в кабинете за плотно закрытой дверью.

Никто не слышит, как утром встаёт и уходит на работу Николай Сергеевич: ни жена его Антонина Андроновна, ни дочка его Тамара, ни работница Ирина. Зачем их тревожить? Позавтракать можно и в заводском буфете, а утренние часы, если придти пораньше, так хороши для работы!

Николай Сергеевич привычным движением приглушил будильник, быстро оделся, отдёрнул тяжёлую зелёную штору. С улицы глянуло серенькое утро, прелестное, задумчивое, и оранжевый кленовый лист медленно пролетел мимо окна. Но Николай Сергеевич ничего этого не видел, он просто посмотрел, не идёт ли дождик и но надо ли взять прорезиненный плащ. В неясном свете осеннего утра его продолговатое лицо казалось ещё бледнее, ещё темнее казались тени вокруг глубоко сидящих глаз. Нечаянно заглянув в зеркало, он удивился, почему у него такое лицо, лицо больного человека? Устаёт он слишком, что ли?

Недавно директор остановил его с этим же самым вопросом.

- Не знаю. По-моему, не болен, - ответил, улыбаясь, Николай Сергеевич.

- Не знаете! - с упрёком возразил директор. - И никому, видно, ни вам, ни домашним вашим, до этого дела нет! Балуете вы их, домашних-то своих, Николай Сергеевич! Думаете, никому не известно, что вы даже на работу приходите без завтрака?

- Пусть живут! - добродушно отмахнулся тогда Николай Сергеевич.

Но разговор этот оставил на душе чувство неясной горечи. Сейчас эта горечь шевельнулась снова. В самом деле, почему это о нём никто не заботится, никто не беспокоится? Почему бы, в самом деле, Ирине не приготовить ему завтрак?