Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 04 АПРЕЛЬ

Ни мне, ни механику, ни даже пассажирам не было в диковинку летать в такую погоду. Поднялись, легли на курс и через два часа были уже на полпути к Нижне-Тамбовской. Ещё через час я оставил позади торосы Амура. Теперь под нами море, никогда не замерзающий Татарский пролив. Только сорок километров отделяют нас от Сахалина, но эти километры - сплошная вода. И именно тут у меня вдруг сдал средний мотор!

…Самолёт быстро снижался. Единственная моя мысль - во что бы то ни стало идти вперёд, тянуть самолёт как можно ближе к берегу… Оставшиеся исправными моторы работают на полном газу, но машина продолжает снижаться. Сбрасываю рукавицы, чтобы как можно точнее вести машину. Ладони моментально прилипают к штурвалу. Белеют концы пальцев, но мне не до этого: речь идёт о жизни двенадцати пассажиров.

Машина продолжает снижаться.

Вижу, что единственный выход - облегчить машину. Приказываю механику немедленно выбросить за борг почту, инвентарь и чемоданы пассажиров.

Пока механик выкидывал почту и инструменты, пассажиры с недоумением следили за ним. Но когда дело дошло до их чемоданов, поднялся спор. Дорожа каждой секундой, механик кое-как объяснил положение. А машина, пока он уговаривал пассажиров, продолжала снижаться. Мы шли уже на высоте двухсот метров…

…Вода всё ближе и ближе. Всё, что можно, выброшено, но машина ещё тяжела. Что делать?… Мобилизую все силы, чтобы овладеть собой, найти выход. Вдруг вижу: механик начинает быстро раздеваться.

«Что с ним? - думаю. - Неужели решил выброситься, чтобы облегчить самолёт?»

Но оказалось, что такого намерения у механика не было, он решил спустить бензин из запасных баков, помещающихся в крыльях самолёта.

Я кивком головы одобрил его. Ведь это избавит нас от двухсот килограммов груза! Но успеет ли механик закончить операцию прежде, чем самолёт коснётся воды? Чёрные волны уже совсем близко. Кажется, ещё один момент, одно неосторожное движение - и всё будет кончено…

И вдруг я почувствовал, что машина как-то вяло, словно нехотя начинает набирать высоту. Значит, успел!

В ту же минуту из крыла показался механик. Лицо и руки его были обморожены. И не удивительно: пришлось пробивать бензиновые баки отвёрткой, иного выхода не было. Бензин хлынул из бака, обливая лицо, руки, одежду, а мороз стоял крепкий.

Я крикнул механику, чтобы он разбил стекло компаса и обтёр спиртом обмороженные места. Он испуганно замахал руками:

- Что ты, что ты?… Как же ты без компаса поведёшь машину!…

Этот ответ так поразил меня, что я даже забыл на минуту о нашем положении, о том, что опасность ещё далеко не миновала. Я думал: когда работаешь с такими замечательными людьми, никакая опасность не страшна. Верно?

- Сущая правда! - ответил я.

- Или вот ещё какой был случай; тоже повезло мне тогда на замечательного человека, - увлёкшись воспоминаниями, продолжал Мазурук. - Сел я как-то на лес…

- Как же это на лес?

- А вот как. В прошлом году мне пришлом лететь из Охи в Александровск на стареньком самолёте, ремонтировавшемся уже не меньше двенадцати раз. На борту, кроме меня и бортмеханика, находились ещё пассажиры: двое мужчин и женщина с ребёнком.

Неожиданно над дремучей сахалинской тайгой, на высоте в триста - четыреста метров отказал мотор. Делать нечего: без мотора не полетишь. Пришлось садиться прямо на лес.

Приказал я пассажирам привязать себя к креслам, развернулся против ветра и очень удачно посадил машину на мелколесье. Только краску поцарапал…

Был декабрь. В тайге лежал глубокий, метра в полтора, снег, а лыж у нас не было. Но надо было идти искать людей. И мы пошли..

Представь себе: тайга, тишь. Под вековыми деревьями медленно пробиваются вперёд несколько человек, утопая по пояс в снегу, по очереди передавая друг другу ребёнка.

Каждый шаг стоил большого труда. Намокшая меховая одежда тяжёлым грузом давила к земле, связывала движения, делала просто невыносимым и без того тяжёлый путь, а сбросить её нельзя: замёрзнешь. Мороз жестокий.

Так мы шли, казалось, бесконечно долго, а прошли, как потом выяснилось, всего восемнадцать километров, отделявших место нашей посадки от ближайшего селения на мысе Тык.

Узнав о нашем несчастье, тунгусы немедленно ушли в тайгу ловить своих оленей, и не успели мы как следует отдохнуть, как в нашем распоряжении было тридцать оленей. Я, механик и шестеро тунгусов выехали к самолёту.

Двое суток мы рубили просеку и тащили на оленях самолёт к ближайшей поляне, с которой можно было взлететь. Ночевали в тайге у костра, питались одним оленьим мясом, работали, не жалея сил, только бы скорее освободить самолёт из плева.

И вот почти у самой цели всё чуть было не погибло. Олени рванули и… вырвали стойку шасси. Самолёт остался на одной ноге…

Л совсем загоревал. Мотор неисправен, шасси сломано. Помощи ждать неоткуда: рации у нас не было.

Грязные, измученные лежим мы с механиком на еловых ветках у костра и горюем: лететь нельзя, самолёт починить нельзя - в селении ни кузни, ии мастерской нет. Как тут быть?

И вот подходит к нам старый тунгус Павел и начинает утешать:

- Я очень люблю вас, воздушных каюров. Люблю самолёты. Моего сына воздушный каюр Водопьянов отвёз учиться на таком самолёте.

Сейчас сын грамотный, большой человек стал! Ты хороший каюр, я тебе помогу. Всю ночь буду работать и сделаю твоему самолёту ногу из чёрной берёзы - крепкое дерево, как железо! Для нарт полозья из него делаем…

Я поблагодарил старика, но, признаться, не поверил, что у него из этой затеи что-нибудь выйдет. Стойку шасси сделать не так-то просто, да и материал для этого нужен специальный.

Но старик стоял на своём. Всю ночь он строгал ножом какой-то кусок дерева, раз десять примерял его к самолёту. И действительно, к утру сделал такую стойку - залюбуешься!

Поставить и укрепить эту стойку не представляло большого труда. Установив её, мы принялись раскачивать самолёт за крыло. Стойка выдержала!

Дотащили мы машину до ровного места, отремонтировали мотор. Теперь всё в порядке, но не хватает масла! По совету того же Павла добавили в бак рыбьего жира и взлетели!

И вот на самолёте с деревянной ногой, с рыбьим жиром вместо масла в баке мы летели сто двадцать километров над чистым морем!… А стойка не сломалась и при посадке!

Вот это-то мне здесь и нравится, - закончил Мазурук. - Крепко любит народ нашего брата - лётчика. Ведь подумать только: в тайге, бог знает в какой глуши, пришёл в посёлок. И вот совсем незнакомые люди, увидев, что «воздушный каюр» в беде, бросили вое свои дела, пришли на помощь, как говорится, от всего сердца.