Мишель Альба - Инквизитор

Франческо, предложив отцу сделку – ты мне дочь, а я тебе…, сам того не ведая помог мне, став недостающим звеном в том лекарстве, над которым я часами "колдовала" в каморке Джакомо. Лекарстве от чумы.

В его составе не хватало только одного – капельки чумной крови умершего.

Тот единственный поцелуй Франческо, когда его губы полыхнули жаром, не согревшим мои дрожащие пальцы, приоткрыл запретную дверцу познания, обнажив страшную правду и о его "недомогании", и о том, чем все это закончится. Не только для него. Для всех.

Мое " да" могло спасти многих.

У меня не было ни времени, ни возможности бегать по Милану в поисках пока еще редких заболевших, чтобы обратиться к ним с весьма странной просьбой: "Вы все равно умрете. Не дадите ли вы мне напоследок немного вашей крови?”.

Описание этого отвара я обнаружила в древнем, еще из папируса, свитке, затерявшемуся на полке отцовской библиотеки среди других, не менее ценных, рукописей и книг.

Неизвестный летописец подробно, не опуская леденящих кровь впечатлений от увиденного, живописал atra mors [7], снабдив письмена кошмарным до жути рисунком пораженного болезнью несчастного и… строчками-советом, как спастись от заразы.

Именно тогда во мне проснулся интерес к медицине.

Я переворошила всю книжную коллекцию отца, каждый раз тихо ахая от восторга, натыкаясь на очередную находку. А, раскопав одну из них, скромно задвинувшуюся в угол на самой нижней полке, просто застыла от потрясения – сочинения Александра-целителя! [8].

Все двенадцать его трактатов я изучила от корки до корки, время от времени вспугиваемая воплем Агнесы, то зовущей на обед, то просто отслеживающей, ради своего спокойствия, место моего пребывания в данную минуту.

Причем, ее зов преследовал меня независимо от времени суток – она, несмотря на мое взросление, не отказалась от привычки вскакивать среди ночи, чтобы поправить одеяло, натягивая мне его чуть ли не на нос и, зачастую не находя охраняемый объект в постели, каждый раз ударялась в истерическую панику.

При этом нянька, лучше всех осведомленная о моих увлечениях, точно знала, куда ей кинуться на поиски. Тем не менее, пик ее беспокойства за меня оставался неизменным – на уровне разрушительного шторма. Что не остановило мою любознательность.

В итоге, к подсмотренным событиям недалекого будущего я подготовилась. Зная, как обезопасить себя и сохранить жизнь остальным.

И именно для этого мне нужен был Франческо, которого спасти уже никто не мог.

Кроме Всевышнего.

Он попросил зажечь все имеющиеся в спальне свечи, подспудно пугаясь опасности темноты.

Темноты по ту сторону жизни.

Франческо чувствовал приближение конца, все-таки упорно продолжая не верить в это и зло высмеивая свою беспомощность:

– Не хочу… вас разочаровать, милая, но… право… первой брачной… ночи я, несмотря… ни на что, оставляю за собой. Правда, первой… она станет, к моему… глубокому сожалению, не… сегодня, но завтра непременно. Надеюсь, вам… не трудно… будет подождать? Сядьте ближе. Держать… вашу руку я… еще в состоянии.

Заперев дверь – супружеская спальня пока оставалась супружеской спальней – я присела на край постели.

Его воспаленные покрасневшие глаза, окруженные мертвенной синевой, болезненно слезились, от чего он часто моргал, недовольно кривясь.

Я время от времени протирала его мокрое лицо, превратившееся за эти дни в уродливую вздутую маску, обезобразившую прежнюю грубоватую, отталкивающе-притягательную жесткую мужскую красоту.

Влажные волосы, обильно смоченные потом, по-детски скрутились в мелкие жесткие колечки.

– Не смотрите… на меня так. Без наследника… не умру. Вы слышите?

Последнее слово он натужно выкрикнул, выкашливая сгустки красной мокроты.

– Я с вами…, сеньор. Дайте-ка, я поправлю подушку.

Наклонившись над ним, я приподняла его отяжелевшую голову, намереваясь перевернуть отсыревший от пота валик, но вдруг была остановлена неожиданно сильным объятием.

Он, уткнувшись в жесткий корсаж моего венчального платья, все сильнее сжимал меня, хрипло бормоча:

– Не… оставляй… меня…

Я и так сдерживалась непонятно каким образом, с трудом давя слезы и насильно заставляя себя улыбаться. Но его руки, ухватившиеся за меня, как за тоненькую ниточку, еще связывающую с жизнью и вот-вот готовую разорваться, и его голова, прижимающаяся ко мне, отчаянно ищущая защиты от страшной неизвестности, и прерывистый жалобный хрип, молящий… не отдавать смерти, сломили показную веселость.

Бережно покачивая Франческо, словно испуганного ребенка, поглаживая смешные колечки его волос, я боялась разреветься в голос, чтобы еще больше не напугать его.

Что-то ответить я была не в состоянии – он все бы понял.

Не пытаясь высвободиться, дотянулась все-таки до подушки, перевернув ее. Но Франческо ни в какую не соглашался отпустить меня, и я вынуждена была прилечь рядом, перебирая его запутавшиеся кудряшки.

Плечо затекло. Правая рука онемела, неловко вывернувшись, поддерживая его голову. Но, если бы я сейчас сдвинулась хоть на чуть-чуть, смерть тут же воспользовалась бы этим. А пока она ждала, дав нам и так, больше чем нужно, времени для прощания.

Я знала, что, если отпущу его, она расценит это как знак к действию.

Франческо, каким-то чутьем почувствовав то же самое, изо всех сил, задыхаясь, жался ко мне, не оставляя смерти ни малейшей щелки пролезть между нами.

Наконец, той, видимо, надоело церемониться – впереди было много работы – и она, льдом окатив мою

спину, отодрала от меня его протестующе подергивающиеся руки.

Он вдруг обмяк, безнадежно просипев:

– Не… отпу…скай…

Но смерть расценила его просьбу по-своему.

Долго сдерживаемый стон, по-звериному протяжный, тоскливый, наконец, нашел выход.

Обхватив уже безразличное ко мне тело, я упрямо его покачивала, отдавая Франческо тепло и нежность, так и не испытанные им при жизни.

Его голова качнулась назад, и из приоткрытого рта по подбородку, изгибаясь, будто выбирая русло, поползла неровная струйка крови.

Я бездумно следила за ней, пока она, на мгновение застыв, не оборвалась крупной тяжелой каплей вниз, празднично раскрывшись черно-кровавой розой на ярко-голубой ткани лифа моего праздничного платья.

Это все, что смог мне дать Франческо в нашу первую супружескую ночь.

Свою кровь. То, что от него и требовалось.

Заскулив от безысходности, от необходимости идти до конца, я суетливо-растерянно вспоминала, куда же засунула пузырек и ланцет, заранее заготовленные для вскрытия вены.

Времени у меня почти не осталось – минут пять-шесть до того, как кровь потеряет текучесть.