Мишель Альба - Инквизитор

Шарф все-таки смирился, накрыв скрепленные жемчужной сеточкой волосы.

Я повернулась к Баччелло:

– Ну? Ты готов? Тогда расправь-ка мне сзади складки.

– Корделия, детка, куда мы едем?

Забравшись на стул, он, пыхтя от перегруженного желудка, дотянулся до ворота симары [13].

– Я же сказала. В монастырь. К бенедиктинкам. Что у церкви святого Маурицио.

Баччелло чуть не свалился со стула. Мне пришлось ухватить его за шиворот, дабы он не разбился.

– А… что мы там забыли, Ваше Сиятельство? Или… вы…

– Дурачок. У нас пока здесь есть что делать! Давай, быстро. Иди переоденься. А то от тебя воняет как от потной лошади. Я жду тебя в карете. А ждать, сам понимаешь, долго не буду.

Пока Баччелло боролся с последствиями недельного заточения, я потребовала к себе Лорену – ту рыжую смешливую девчонку, что с нескрываемым любопытством оценивала выбор графа в мой первый день в палаццо. Да она, пожалуй, и единственная, кто его одобрил.

Камеристка явилась без промедления. Присев в поклоне, она взглядом исподлобья шмыгнула в каждый угол спальни, зорко цепляя аккуратно заправленную кровать, чисто подметенный пол и собранную горкой посуду с остатками завтрака. Любопытство, вероятно, не изменит ей ни при каких обстоятельствах.

Я дала ей время привыкнуть к забытой на неделю роли дамы, приближенной к моей персоне.

– Ну, как? Ничего не упустила? Все на месте, лисичка? Ну, а теперь внимание на меня. Палаццо закрыть. Для всех. Никого не впускать. До следующего моего распоряжения.

Лорена покрылась пунцовым цветом, не замазавшего, однако, ее смешные веснушки. Она непонимающе уставилась на меня:

– Простите, Ваше Сиятельство?

– Ты все прекрасно слышала. Кроме того, немедленно будешь извещать меня о любых нарушениях моего запрета. Того, кто выйдет, обратно не впускать.

Если бы ангелочки с потолка моей спальни выпорхнули в эту минуту в окно, она, вероятно, отнеслась бы с гораздо меньшим изумлением к подобному волеизъявлению маленьких небожителей:

– Я…, я не совсем понимаю…

– Сегодня, слышишь? сегодня, до окончания дня загрузить подвалы овощами, крупами, медом. Для поросят построить загон. Все закончить сегодня. И какое-то время мы продержимся. А там посмотрим. Этим займешься ты и Баччелло. И проследи, чтобы все тщательно промывали перед варкой. Откуда поступает вода в палаццо?

На этот раз Лорена по-настоящему испугалась, судя по заикающемуся перестукиванию выскакивающих слов:

– Из к-колодца.

– Нет. В колодце она откуда?

– Н-не з-знаю.

– Узнай. И сообщи мне. Пока не узнаешь – водой не пользоваться. И… вот еще что. Каждый день ты будешь обходить всех жителей замка и справляться об их здоровье.

– Что??

Лорена, определенно, забыла этикет. Да и мне было

не до него.

– Как только ты узнаешь, что кто-то почувствовал недомогание, немедленно мне доложишь. Все. Можешь идти.

Она, потерявшими гибкость ногами, добрела до выхода, на пороге нерешительно обернувшись:

– Но… зачем?

– Затем, чтобы не умереть.

Мое заявление добило ее окончательно, что придало

ногам, наконец, нужную скорость. Она ветром прошумела за дверью.

Ну, вот. Палаццо в безопасности. Что же будет с городом?

В глаза словно песок насыпали.

Ничто не помогало. Ни холодный душ, ни одна за другой чашки кофе, ни когда-то выручающие таблетки, количество которых уже превысило допустимую дозу.

Валерио был на пределе.

Он и не подозревал каких-то две недели назад, что сон, оказывается, это даже не потребность, а жизненная необходимость, потеря которой может довести человека до безумия. То, к чему он уже был близок.

Уши будто обложили многослойной ватой, не пропускающей ни звука, но ревностно оберегающей мерный гулкий набат, прочно поселившийся где-то глубоко в голове и отбивающий с упорством метронома глухие, разрывающие нервы, удары.

Тело зомбировало, вяло откликаясь на заторможенные жалобы души.

Он доплелся до кухни. Лениво перебрал с десяток ножей, выбрав тот, что заточили поострее. Царапнул кожу, убедившись, что усталые глаза не обманывают, и, долго не раздумывая, прицелился, ткнув острием в тыльную часть ладони.

Боль отогнала набатный грохот в ушах, выиграв первенство у всех пяти чувств.

Сонливость тоже трусливо сжалась где-то в подкорке, что и требовалось доказать.

Валерио вернулся в спальню, зажимая рану, и, едва не споткнувшись о ноги полулежащей в кресле Доменик, тупо уставился на препятствие.

Она спала. Вот уже… Он перевел взгляд на часы. Пять десять утра воскресенья. Вот уже семнадцать часов.

В то время, как он, в противовес ей, изо всех убывающих сил стремился к обратному – не заснуть. Те же самые семнадцать часов в добавку к последним двум с половиной неделям.

К ее затылку, тихо жужжа, прилепился паукообразный крохотный цилиндрик с прочно присосавшимися к вискам и лбу лапками-проводками.

Он, якобы – Валерио скривился в усмешке – поможет разобраться с его проблемой.

Так, если проблема – его, почему эту хреновину она не нацепила на него?

На все его вопросы он получил от нее только краткое: "Позже". А, куда уже позже? Еще сутки или чуть больше – и он просто рухнет. И тогда…

Забуравила мысль, штырем засев в голове – может, все-таки, убить ее? Как Бига…

И всем мучениям конец. Не будет ее, не будет и этого проклятого сна. Будет другой – спокойный и… долгий.

Долгий до тех пор, пока он не выпьет его до последней капли.

Баччелло, за тот срок, что я ему определила, приложил, видимо, неимоверные усилия для устранения соответствия с потной лошадью и благоухал так, что во мне немедленно взыграл девичий азарт выяснить, чем же он себя облагородил.

– Это что за запах?

Шут настороженно на меня зыркнул, не раз прочувствовав на себе мою прямоту "из простых" и, ожидая подвоха, нарочито равнодушно ответил, якобы поглощенный картинками из жизни города за окнами кареты:

– Да, так. Подарок. От одной прелестной сеньорины, понимающей толк в мужской привлекательности.

– Да уж. Что-что, а привлекательность не утаишь. Сложнее с таинственной сеньориной.

Карлик насупился, демонстративно упершись носом в стекло. И тут же проговорил невпопад:

– Странно.

– Ты о чем?

– Они еще ни о чем не знают.

Я проследила за его взглядом.

Город праздновал Рождество Девы Марии. Мимо чинно шествовали стайки детей, прикрывающих ладошками трепещущиеся на ветру бледные язычки свечных огоньков и усердно распевающих торжественные псалмы. Карета приостановилась, пропустив одну из процессий.

Мое внимание привлек мальчишка лет шести. Опрометчиво задвинутый в заключающего группы, он постоянно от нее отставал, то отвлекшись на угрожающе зашипевшую на него кошку, наложившую лапу на подгнившую добычу, то "споткнувшись" о кем-то оброненную монету, тут же им быстренько и прикарманенную.