Мишель Альба - Инквизитор

– Но как? – Доменик трясло.

– Мозги включи, – Ирене повысила голос, – если тебе не нужна информация или она требует поправки, что ты с ней делаешь?

– Но это же не просто информация!

– Господи, Доменик! Принцип тот же! Просто в этот раз не спи. Направляй свою ведьмочку куда надо. Удачи!

Доменик отшвырнула телефон и, поскуливая от страха, затормошила Валерио, не стесняясь довольно сильно "похлопать" по его уже кипящим щекам.

– Просыпайся! Ну, же… Да что же это? … Валерио, очнись, мать твою…

Он лишь мычал что-то нечленораздельное, убегая все дальше в смертельный сон.

Ее отрезвил запах гари.

Доменик тупо уставилась на задымившийся на ее глазах пока еще крохотный участок кожи на шее Валерио. И на щеке. И…

Она до боли сжала ладонями виски:

– Стоп. Думай. Сначала его раздеть. А потом…

Срывая с него рубашку, брюки, цепко осматривала тело, ища и находя новые доказательства обреченности ее нежданного гостя.

– Так, теперь лед…, остудит… немножко…

Опорожнив морозильную камеру, высыпала на Валерио две коробки сверкающих кубиков.

– … что еще?… полчаса в запасе есть…, надо успеть… Куда я его положила? А, вот он.

Доменик, схватив флешку со стола, взбежала наверх, в кабинет, бормоча по дороге:

– Карлик…, все дело в нем…, Господи, только бы получилось…, и знать бы как…

Подсоединив ее к компьютеру, промотала "пленку" назад:

– …нет, …и это нет… Стоп. Вот она, голубушка. Ты уж прости, но гореть будешь уже не ты. А, поэтому…, отсюда… все сотрем к чертовой матери… Вот так… Отлично… А вот тут… поправим… Зачем перекладывать на завтра? Он приведет шута… сегодня…, немедленно…

Прикрепив "паучок" к затылку, она глубоко вздохнула, отгоняя вспыхивающие жгуче-красным и вопящие об опасности мысли – малейшее изменение в прошлом повлияет на изменения в будущем. Непредсказуемые изменения. Вплоть до…

– Ну, не подведи, дружок… Господи, помоги успеть!..

– Приведи его ко мне.

– Кого? Карлика? – Чезарио нахмурился, – зачем?

– Я знаю, что нужно сделать, чтобы спастись. Он нужен мне.

Они сидели друг против друга все за тем же столом, служившему им и ложем.

– Ты не хочешь мне сказать, для чего?

– Хочу. Но не сейчас. Мы, конечно, поговорим, потому что от твоего согласия зависит, пойду ли я на это.

– На что?

Она высвободила руку. Слегка провела по морщинке у его губ, спустилась к ямочке на подбородке, вернулась к губам, которыми он тут же мягко ущипнул ее пальцы.

– Не уходи от ответа. Ты что-то затеяла и держишь меня в неведении. Все-таки подкупить его? Или что? Запугать? Ну, говори!

– Чезарио, мой Чезарио…

Корделия вдруг запнулась, сжав его пальцы. А почему не сейчас? А если завтра уже будет поздно? Что, если это их последняя встреча? Но ведь… Чезарио одним из первых узнает о дне казни! А… если нет? И если это уже завтра?

Святая Мария! Откуда этот страх? С чего бы?

– Я… откроюсь тебе. Подожди… не перебивай. И я готова к тому, что после того, как ты все узнаешь, ты покинешь меня. Не протестуй. Я допускаю и это…

Как он примет то, что она скажет? Это удар. Страшный и непоправимый. И для нее и для него. Но не страшнее костра. Который…, возможно…, завтра…

Но почему завтра? Ведь до этой минуты она даже и не думала об этом. Не было причины. "Следствие" идет своим чередом. Хотя бы потому, что суд не откажется помучить ее до полусмерти.

Ее преждевременное признание Чезарио и, тем более, преждевременное действие могут только навредить. А если он не поддержит ее в том, что услышит? Или еще хуже – оставит ее? Как жить дальше, отвергнутой и им? Ведь приговор ей могут вынести и через полгода. А то и через год.

В мысли неожиданно, из ниоткуда, вплелись слова, тотчас прихлопнувшие сомнения: " Нет года. Нет даже дня. Есть только эта ночь".

Страх сжал ее. Кто говорит с ней? Чье это предостережение?

– Не молчи! – Чезарио требовал доверия.

Настигнутая предвидением – категоричным и не допускающим колебаний – Корделия решилась. Будь что будет.

Она рассказала все. С самого начала. С камушек на камине. Со шмеля…

Чезарио молчал. Только все ниже опускал голову, избегая встретиться с ее глазами. Она даже подумала, что он задремал. Но как только попыталась убрать руки, он поймал их, надежно накрыв своими.

– Вот и все. Ты хотел это услышать. Господь не просто так наделил меня…, – Корделия вдруг оробела, вспомнив неуклонное "Есть только эта ночь". Кто же ее предостерегал и… направлял? – …прозрением. Я… должна была исполнить Его волю. Быть поддержкой в несчастьи. Защитить тех же детей. Уберечь от смерти. Понимаешь? И нет у Всевышнего более верной ученицы. И если за Веру мою мне придется пострадать, я приму это как знак особой милости. Но… у меня есть путь отсюда…

Наконец, он поднял на нее глаза.

Корделия покорно ждала – вот сейчас он испугается, обругает ее последними словами, пожалев о преступной страсти, оттолкнет с отвращением, согласившись со "справедливым" судом, так же как и все обвинит в колдовстве…

Но его взгляд сказал другое.

И она вдруг не выдержала, разревевшись чуть не в голос. Чем как раз и напугала Чезарио:

– Ну, что ты, глупая ты моя… Я сразу понял, что ты… другая. Ты защищала себя. И все, что ты сделала. Баччелло так Баччелло. Он будет здесь. Я найду его. Но, может, поверишь мне до конца и расскажешь зачем? Что ты надумала?

– Это… страшно… для нас с тобой…

– Не мучь меня!

Она заговорила о самом беспощадном.

И тут Чезарио помертвел. Его руки дернулись, выскользнув из ее. Черты лица вдруг ожесточились, заострившись. Он немо, сдерживая ледяную безысходную ярость, вслушивался в то, что разум отказывался принять.

– … у нас нет выбора. Если мы хотим, чтобы я осталась жива. Тебе решать.

Если бы его голос обладал силой разрушения, в этой каморке не осталось бы даже щепки.

– Я согласен. Но если бы ее голос обладал силой возрождения, здесь зацвели бы тюльпаны.

– Я люблю тебя. И я знаю, на что мы себя обрекаем. Он с усилием выдавил:

– Где он? Шут твой проклятый.

– В замке.

Корделия почему-то не сомневалась ни капли, что он там.

Чезарио, не попрощавшись, вышел.

А Доменик с облегчением улыбнулась.

Кусочки льда, сброшенные на тело Валерио, давно растаяли, растопленные то там, то здесь играющими в прятки костерками.

Он втолкнул его словно крысенка в ее темницу.

Коротенькое тельце пыталось восстановить равновесие.

Баччелло еще хорохорился, одергивая смятый плащ и сетуя на грубое обращение. Его вездесущий нос нервно подергивался.

Корделию вдруг разобрала тошнота. Но отступать она не собиралась. Незримые тени Лорены, Агнесы, отца безмолвно поддерживали ее решение.