Найо Марш - Заклятие древних маори. Последний занавес

– Понятно. Он действует методом проб и ошибок.

– Да, как и любой настоящий ученый.

– Возможно.

– Вот о чем я хотела вас спросить, – произнесла Барбара, чуть помолчав. – Дело пустячное, но меня тревожит. А вдруг окажется, что Квестинга…

Она замялась.

– Убили? Да, трудно с непривычки выговорить это слово. Может, остановимся пока на несчастном случае?

– Нет, благодарю покорно. Убийство так убийство. Но… дело в том, что полиция станет интересоваться любыми мельчайшими подробностями. Расспрашивать про… прошлый вечер. Да?

– Должно быть. Довольно гнусная процедура.

– Увы, – вздохнула Барбара. – Не сердитесь на меня, глупую, но скажите: должна ли я рассказывать им про свое новое платье?

У Дайкона отвисла челюсть.

– Э-э… А с какой стати? – проблеял он.

– Ну, я хотела сказать… Словом, рассказать ли им про Квестинга – как он подкатил ко мне и начал разговаривать в таком тоне, как будто подарок исходил от него.

Приведенный в ужас столь очевидной нелепицей, Дайкон воскликнул:

– Господи, что за дикая чушь!

– Вот видите! – укоризненно всплеснула руками Барбара. – Вы опять на меня злитесь. Не понимаю, почему вы так вскидываетесь всякий раз, как я упоминаю про это платье. Да, я по-прежнему думаю, что подарил мне его Квестинг. Он единственный из всех наших знакомых, кто мог бы позволить себе столь экстравагантную выходку.

Дайкон перевел дыхание.

– Послушайте, – сказал он. – Я все уши прожужжал Квестингу, что это чертово платье прислала ваша пресловутая тетка из Индии. Он смекнул, что Индия находится на краю света, и решил, что может преспокойно сыграть роль добренького крестного из сказки. Но ведь в любом случае, – голос Дайкона внезапно треснул и препротивно задребезжал, – какое это имеет отношение к делу? Вам вовсе не обязательно обсуждать с полицией проблемы своего гардероба. Не глупите. Отвечайте на все вопросы, но об остальном лучше молчать. Хорошо, Барбара? Обещаете?

– Я подумаю, – с сомнением произнесла Барбара, грызя ноготь. – Просто мне почему-то кажется, что рано или поздно история с моим платьем непременно всплывет.

Дайкон был в замешательстве. Если Гаунта выведут на чистую воду, дело примет совсем иной оборот. Тогда его размолвка с Квестингом уже не будет выглядеть столь невинной. Дайкон ругался, насмехался и молил. Барбара внимательно выслушала его и наконец пообещала, что не станет рассказывать про платье, не известив об этом наперед Дайкона.

– Хотя, признаться, – добавила она, – мне непонятно, из-за чего вы так раскипятились. Платье не имеет никакого отношения к делу.

– Это может заронить какие-нибудь нелепые подозрения в их дурацкие мозги. Всем ведь известно, что полицейские – народ крайне подозрительный. Брякнешь им что-нибудь лишнее – и пиши пропало. Так что лучше помалкивать. Не знают, и ладно.

Они еще немного побродили. Дайкону показалось, что разговор про платье девушка завела случайно, в последнее мгновение переключившись на него с того, о чем хотела сказать на самом деле. Он несколько раз перехватывал ее устремленный на дверь Гаунта мечтательный взгляд. Вдруг Барбара остановилась и, переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, спросила:

– Вы, должно быть, очень опытный мужчина?

Сердце Дайкона екнуло.

– Признаться, вы застали меня этим вопросом врасплох, – выдавил он. – Что вы имеете в виду? Что у меня порочная натура?

– Нет, конечно, – ответила девушка, густо покраснев. – Я имела в виду совсем другое. Вы, наверное, хорошо понимаете актерскую душу.

– Ах вот вы о чем. Да, актерских страстей я насмотрелся и наслушался предостаточно. А что?

Барбара затараторила как пулемет:

– Ведь чувствительные люди всегда очень ранимы, верно? У них ведь такая тонкая натура! Они такие уязвимые. Просто как дети, правда?

Вдруг она подняла голову и посмотрела на Дайкона с сомнением.

«Вот, значит, чего этот старый фат наболтал ей тогда на берегу, – с горечью подумал Дайкон, – пока я как дурак карабкался по скалам».

– В том смысле, – продолжила Барбара, – что они воспринимают все не так, как все остальные. Следовательно, и реагируют на случившееся совсем иначе. То, что кажется нам пустяком, может выбить их из колеи, верно?

– Вообще-то…

– Поэтому, – поспешно прервала его Барбара, – и обращаться с таким человеком следует как с китайским фарфором, а не глиняным горшком.

– По-моему, это и так совершенно очевидно, – пожал плечами Дайкон.

– Значит, вы со мной согласны?

– За последние шесть лет, – осторожно произнес Дайкон, – мне только и приходилось, что сталкиваться с различными бурными проявлениями ранимой актерской натуры. В основном они изливались на меня, поэтому в отличие от вас я не могу говорить о них с восторженным придыханием. Однако в целом вы правы.

– Надеюсь, – вздохнула Барбара.

– Актеров отличает умение давать выход своим чувствам. Они приучены не подавлять их, а выплескивать наружу. Если актер разгневан, то он говорит себе: «Черт, ну и зол же я. Вот каков я должен быть, когда рассвирепею. И вот как мне изобразить это состояние!» Это вовсе не значит, что он сердится иначе, чем ты или другая девушка, которая кусает губы или хватается за сердце, а потом, часов шесть спустя, соображает, что нужно было сказать. Нет, он просто все показывает и высказывает сразу. Он не привык сдерживаться. Если кто-то ему нравится, он это демонстрирует нежными речами и мурлыкающим голосом. При сильном огорчении или волнении у него срывается голос. А в остальном он ничем не отличается от простых смертных. Просто он делает все более взвешенно.

– Вы так цинично рассуждаете, – пробормотала Барбара. Глаза ее наполнились слезами.

Дайкон взял ее за руку.

– Знаете, почему я все это вам говорю? – спросил он. – Будь я просто благовоспитанным и галантным рыцарем, я бы в ответ на ваши слова только безропотно и согласно мычал, выражая тем самым готовность принести нас обоих в жертву Великому актеру. Как секретарь Гаунта, я тоже должен был бы помалкивать, наблюдая, как вы сходите по нему с ума. Но у меня ничего не получается, а все потому, что я безумно влюблен в вас… Ну вот, Уэбли и твой отец вышли на веранду, больше нам говорить нельзя. Я люблю вас. И буду любить до последнего вздоха.

Потрясенный собственной смелостью, Дайкон проводил Барбару глазами. Уже на веранде девушка на мгновение обернулась и наградила его смущенным и озадаченным взглядом. И поспешно скрылась за дверью.

«Значит, я наконец решился, – подумал Дайкон. – И все испортил! Больше она не захочет со мной разговаривать. Начнет избегать меня. Или наоборот – поднесет мне дольку лимона на серебряном подносе и, мило улыбнувшись, предложит остаться добрыми друзьями. И поделом мне».