Роберт Гулик - Смерть под колоколом

Судья дождался, пока Линь Фан перестанет стонать.

— У меня есть надежный свидетель, который подтвердит, что ты замешан в контрабанде. Может быть, нам будет нелегко добиться его показаний, но несколько ударов кнутом заставят его заговорить.

Линь Фан глядел на судью налитыми кровью глазами. Он еще не вполне пришел в себя. Старшина Хун вопросительно посмотрел на Ма Жуна и Цзяо Тая. Они покачали головами, не имея ни малейшего понятия, о ком говорил судья. Дао Гань тоже выглядел недоумевающим.

Судья подал знак начальнику стражи. Тот сразу же вышел вместе с двумя своими людьми.

В зале повисла тишина. Все взгляды были прикованы к боковой двери, за которой исчез начальник стражи.

Когда он вернулся, в его руках был большой рулон черной промасленной бумаги, а стражники сгибались под тяжестью груды тростниковых циновок. Удивленный шепот пронесся по залу.

Бумагу развернули на полу перед столом, а сверху сложили циновки. Как только судья кивнул, все трое взялись за кнуты и изо всех сил принялись хлестать циновки. Судья Ди хладнокровно наблюдал за происходящим, поглаживая бороду. Наконец он поднял руку, и все трое остановились и утерли пот.

— Эти циновки, — объявил судья, — принесли сюда из тайного склада, принадлежащего Линь Фану. Сейчас мы изучим то свидетельство, которое они предъявят суду.

Начальник стражи свернул циновки и, ухватившись за один край бумажного листа, дал знак своим людям взяться за другую его сторону. После того как они несколько раз встряхнули бумагу, в центре листа собралась горсть серого порошка. Острием меча начальник стражи подцепил некоторую его часть и протянул судье.

Судья смоченным слюной пальцем прикоснулся к порошку, попробовал его и с удовлетворенным видом кивнул.

— Вы думали, что ликвидировали все следы своих контрабандных операций, Линь Фан, — сказал он, — но не сообразили, что как ни подметай циновки, какое-то количество соли проникнет в ткань. Немного, но достаточно, чтобы доказать, что вы виновны!

В зале послышались восторженные возгласы.

— Тишина! — воскликнул судья. — Более того, есть и второе обвинение против вас. Вчера вечером вы предприняли попытку убить меня и моих помощников, в то время как мы занимались расследованием в храме Высшей мудрости. Сознайтесь в преступлении, Линь Фан!

— Вчера вечером я был у себя дома, — угрюмо возразил подсудимый, — и пытался залечить рану, которую получил, упав в темном дворе. Не понимаю, о чем говорит ваша честь!

— Приведите свидетеля Шень Па! — приказал судья.

У видев вошедшего в зал толстого мужчину в расшитом одеянии, Линь Фан быстро отвернулся.

— Ты знаешь этого человека? — спросил судья у Шень Па.

Толстяк оглядел Линь Фаня, поглаживая свою сальную бороду, и с важным видом ответил:

— Ваша честь, это та жалкая собака, которая напала на меня вчера вечером перед храмом.

— Вранье! — не выдержал взбешенный Линь Фан. — Это он напал на меня! Негодяй!

— Этот свидетель укрылся в первом дворе храма, — будто не слыша его, сказал судья Ди. — Он видел, как ты шпионил за мной и моими людьми. И как ты взял копье и сдвинул каменный цилиндр под колоколом, он тоже видел.

По знаку судьи стражники вывели Шень Па из зала. Откинувшись в кресле, судья продолжал:

— Пойми, Линь Фан, тебе нет смысла отрицать, что ты пытался убить меня. После того как я покараю тебя за это преступление, тебя отправят в суд провинции, и там ты ответишь за нарушение государственной монополии.

Когда Линь Фан услышал последнюю фразу, его глаза блеснули. Он помолчал, облизал кровоточащие губы и, тяжело вздохнув, заговорил глухим голосом:

— Ваша честь, теперь я понимаю, что мне придется признать свою вину. Я глупо и жестоко подшутил над вашим превосходительством и искренне прошу меня извинить. Дело в том, что притеснения, которым я подвергся со стороны суда в течение последних дней, вывели меня из себя.

Поэтому, услышав посреди ночи голоса во дворе храма и отправившись посмотреть, что же там происходит, я увидел вашу честь и ваших людей на четвереньках под колоколом. Я не смог удержаться от соблазна преподать вам небольшой урок и выбил каменный цилиндр. Но потом я побежал к себе, чтобы приказать моим слугам вас побыстрее освободить. Я хотел принести вам свои извинения, объяснив, что принял вас и ваших помощников за воров. Но когда я добежал до железной двери, то увидел, что она захлопнулась. Боясь, что ваша честь может задохнуться под колоколом, я бросился к воротам храма, чтобы войти к себе через улицу, но на ступеньках на меня напал тот жалкий негодяй. Придя в себя, я приказал управляющему освободить вас, а сам остался смазать бальзамом рану. Когда ваша честь появились в моей комнате в довольно странном виде, я принял вас за еще одного злодея. Вот вам вся правда. Я повторяю, что безмерно сожалею о своей ребяческой выходке, которая так легко могла превратиться в трагедию! Я готов с чистым сердцем понести любое полагающееся мне по закону наказание.

— Превосходно, — заметил судья Ди равнодушно, — я рад, что ты наконец признался. А теперь заслушай свои показания.

Пока писец громко зачитывал признание обвиняемого, судья притворился, будто происходящее его не интересует. Однако когда писец закончил, он задал положенный по протоколу вопрос:

— Ты подтверждаешь, что это твое правдивое признание?

— Подтверждаю, — твердо ответил Линь Фан и приложил большой палец к документу, поданному начальником стражи.

Судья Ди внезапно наклонился вперед.

— Линь Фан! Линь Фан! — вскричал он страшным голосом. — Долгие годы ты избегал наказания, но теперь заплатишь за все по закону! Ты только что подписал свой смертный приговор! Тебе хорошо известно, что подобное нападение карается восьмьюдесятью ударами бамбуковой палкой, и ты рассчитываешь умаслить моих стражников взяткой, чтобы удары были несильными. Ты знаешь, что в дальнейшем твои влиятельные друзья окажут давление на суд провинции и ты отделаешься большим штрафом. Но я, наместник округа, сообщаю тебе, что перед судом провинции ты никогда не предстанешь, потому что твоя голова упадет на землю за городскими воротами Пуяна!

Линь Фан поднял голову и неверящими глазами посмотрел на судью.

— Закон гласит, что государственная измена, отцеубийство и преступление против государства караются суровой казнью, — продолжал судья Ди, — обрати внимание на эти слова, Линь Фан: «преступления против государства». В другом разделе свода законов сказано, что нападение на чиновника при исполнении им своих обязанностей приравнивается к государственному преступлению. Не могу с точностью утверждать, что составитель связывал эти два раздела, но в твоем случае я, судья, предпочту следовать закону буквально. Обвинение в государственном преступлении — самое серьезное, и о нем будет извещен суд империи. Никто не сможет вмешаться и посодействовать тебе. Правосудие свершится и приведет тебя к позорной казни.