Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 6. Дело о блондинке с подбитым глазом

— Сколько ему лет?

— Тридцать восемь.

— Вы постоянно проживали у них дома или приходили в определенные дни?

— Пришлось поселиться у них, так как мистер Бартслер хотел, чтобы я читала ему перед сном. Но, конечно же, у меня есть своя квартирка в городе. Мы снимаем ее на пару с подругой. Я решила не отказываться от квартиры, — во всяком случае до тех пор, пока не выяснится, будет ли эта работу постоянной.

— Где находится ваша квартира?

— В меблированном доме на Пальм-Виста.

— Хорошо, а теперь послушаем о Карле Фретче и вашем глазе.

— Ну, Карл преследовал меня каждый мой свободный вечер, звал то в кино, то еще куда-нибудь, но я всякий раз отшивала его: ссылалась то на головную боль, то на маникюр, то на письма, которые я будто бы должна написать; в общем, всегда была с ним любезна, но держала на расстоянии.

— Что же случилось вчера вечером, отчего так круто изменилось ваше отношение к нему?

— Ну, я стала замечать, что его мать стала страшно злиться на меня. Ей казалось, что я слегка задираю нсс. Ну, мне з обшем-то тоже несладко одной, и я не зижу ничего дурного з том, чтобы поужинать здвоем или з кино сходить; зот и дала ему свое согласие.

— Что же случилось?

— Ооило этому мальчишке выйти из нома, — продолжала она свой рассказ, — как он изменился до неузнаваемости. Сперва я страшно удивилась. Он явно играл роль, старался создать выдуманный им самим же образ — эдакого светского льва. Мы поехали в ресторан, где Карл стал гонять официантов, заказывать коллекционные вина и какие-то компоненты для своего «особенного» гарнира, причем все делал с таким вальяжным видом, словно…

— Сколько ему лет, вы сказали? — спросил Мейсон.

— Двадцать второй пошел.

— Он служил в армии?

— Его комиссовали, одному Богу известно по какой причине. Я так поняла, что об этом не полагалось расспрашивать. Наверно, какой-нибудь сердобольный врач рассмотрел его в лупу, разглядел сдвиг по фазе и решил сделать доброе дело.

— Что случилось после ужина? — спросил Мейсон.

— Обычные уговоры… правда, в необычной форме.

— То есть?

— Я попробовала было как можно любезней расставить все точки над «и», но тут он сорвал маску и я увидела подлинное лицо этого гаденыша.

— И как вы поступили?

— Влепила ему пощечину, вышла из машины и пошла пешком.

— А он?

— Бросил меня на дороге, подлец.

— И далеко от дома?

— Я думала, на краю света. Слава Богу, какая-то машина подбросила меня до стоянки такси. По дороге домой оттуда я вдруг вспомнила, что, выпрыгивая из машины Карла, я оставила в ней свою сумочку и что теперь у меня ни гроша с собой. Как назло, я обычно засовываю пятерку за чулок на всякий пожарный.

Я стала уговаривать таксиста подняться со мной в дом, чтобы расплатиться с ним. Как раз в ту же самую минуту подъехало другое такси и оттуда вышла почтенного вида женщина лет пятидесяти, слегка прихрамывающая на одну ногу. Услышав наш с таксистом разговор, она заплатила за меня, несмотря на все мои протесты. Потом мы поднялись на веранду и прежде, чем я догадалась спросить ее имя, она нажала на дверной звонок. Дверь открыл Фрэнк Гленмор. Она сказала, что они договаривались о встрече по телефону, на что мистер Гленмор ответил: «Да-да, как же, насчет того рудника», — и пригласил ее в дом. Я так и не узнала, как ее звали.

Сгорая со стыда, я не переставала благодарить эту женщину, хотя на душе скребли кошки. Я попросила мистера Гленмора дать ей денег, которые она за меня выложила, и бросилась со всех ног в свою комнату, открываю дверь, а там — Карл Фретч собственной персоной.

Ну и разозлилась же я. Потребовала, чтобы он немедленно убирался. А он стоит себе, ухмыляется надменно и заявляет свысока: «Нет уж, пожалуй, останусь. Раз не вышло так, попробуем эдак. Я должен сообщить тебе кое-что, а ты лучше послушай».

— Что было потом? — спросил Мейсон.

— Потом, — ответила она, — я совершила непростительную ошибку. Вцепилась в его пальто и стала выталкивать из комнаты.

— Как он воспринял это?

— Он отвел мои руки и повернулся ко мне лицом. В жизни не забуду его взгляда: холодного и расчетливого. Я даже испугалась, хотя еще не знала, что он собирается сделать. Тогда он сказал: «Что ж, не хочешь по-хорошему, получай». А потом ударил меня точно и аккуратненько прямо в глаз.

— Вы упали?

— Как подкошенная. В глазах звездочки бегают* коленки дрожат, я сижу на полу, комната кругом идет, а Карл стал в дверях, улыбнулся издевательски, кивнул и на прощанье бросил: «В следующий раз не будешь корчить из себя черт знает кого», — и захлопнул за собой дверь.

— Что вы делали после этого?

— Как что, чуть не лопнула от злости. Хотя, с другой стороны, в этом бесенке было что-то такое, отчего мороз по коже пробирал. Вообще, когда мужчина поднимает на женщину руку, это страшно подрывает ее боевой дух. Я пошла в ванную, поставила холодный компресс на глаз, увидела, что на мне все промокло, быстро вернулась в комнату, заперла дверь на ключ, скинула с себя одежду и залезла в ванну, чтобы хоть как-то расслабиться и снять усталость в ногах, — ох, прямо вылезать не хотелось! — и без конца меняла холодные компрессы. Через полчаса мне полегчало. Я вышла из ванны, обсушилась, набросила халат и надела туфли на босу ногу, потому что забыла забросить домашники в ванную. Тут-то меня и осенило, что моя сумочка все еще не у меня. На этот раз я вскипела не на шутку.

— И что вы сделали?

— Направилась прямиком в комнату миссис Бартслер и постучалась в ее дверь.

— Она уже спала?

— Какое там, сидела, точила лясы с Карлом. Потом подошла и посмотрела на меня с таким видом, словно в ее комнату въехал бульдозер. «Я только что обсуждала с Карлом, как с вами поступить», — сказала она мне. А я ей в ответ: «А я только что обсуждала сама с собой, как поступить с Карлом. Думала, у вашего сына найдется хоть капля порядочности, а он, оказывается, просто наглец и никакой не джентльмен — так, налет один; жаль тех денег, которые вы на него ухлопали».

— Как ей это понравилось?

— Посмотрела на меня свысока и спросила: «Что вы несете?» И тогда я рассказала ей, как он приставал ко мне, а потом ударил; но она в лицо обозвала меня лгуньей и заявила, что Карл уличил меня в воровстве и что мне лучше потрудиться отыскать доказательство в свое оправдание.

— В воровстве? — воскликнул Мейсон.

— Именно. Представляете, что он сделал? Принес мою сумочку своей мамаше и достал оттуда какую-то ее драгоценность, которую она обыскалась за весь день. Знаете, я абсолютно уверена, что он заранее все спланировал таким образом, чтобы свалить это воровство на меня, если я не уступлю его домогательствам.

— Хорош, нечего сказать, — заметил Мейсон.