Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

Эркюль Пуаро осторожно потер шею и с пафосом продолжил:

— Я решился на большой риск, но не жалею об этом! 51 добился успеха! Я рисковал не напрасно!

Некоторое время все молчали. Потом миссис Гарденер глубоко вздохнула и разразилась восхищенным монологом:

— Ах, мосье Пуаро, вы так подробно и интересно рассказали о том, как вам удалось добиться своей цели! Это было просто захватывающе, словно лекция по криминалистике… Впрочем, почему словно! Это и была самая настоящая лекция! Подумать только! Мой клубок шерсти и этот наш самый банальный пляжный разговор сыграли свою роль в этой истории. Это так… так приятно, что просто невозможно выразить словами, и мой муж, мистер Гарденер, тоже чувствует нечто подобное. Ведь ты чувствуешь, правда, Оделл?

— Правда, дорогая, — привычно согласился тот.

— Мистер Гарденер мне тоже помог, — заметил Эркюль Пуаро. — Срочно потребовалось мнение рассудительного человека о миссис Маршалл, и я рискнул обратиться к мистеру Гарденеру.

— Вот как! — сказала миссис Гарденер. — И что же ты сказал, Оделл?

Мистер Гарденер откашлялся.

— Видишь ли, дорогая, она никогда мне особенно не нравилась, — пробормотал он.

— Так мужья всегда говорят своим женам, — сказала миссис Гарденер. — А по-моему, даже мосье Пуаро не смог избежать известной снисходительности. Сказал, что она была обречена быть жертвой. Такой уж у нее был характер. Ну-ну. Я лично всегда говорила, что миссис Маршалл недостает воспитания. И раз уж здесь нет капитана Маршалла, я честно признаюсь, что с самого начала увидела в ней существо ограниченное. И не раз говорила об этом мистеру Гарденеру. Правда, Оделл?

— Правда, дорогая.

Линда Маршалл и Эркюль Пуаро сидели на берегу бухты Чаек.

— Конечно, я рада, что все-таки осталась в живых, — сказала девушка. — Но вы понимаете, мосье Пуаро, получается, что я вроде бы как действительно убила ее. Ведь я хотела этого.

— Но это совершенно неверный взгляд! — решительно запротестовал знаменитый детектив. — Хотеть убить и совершить убийство — совсем разные вещи. Если бы у вас в комнате была не восковая фигурка, а связанная безоружная мачеха, а вместо булавки — стилет [216] Стилет — небольшой кинжал с тонким трехгранным клинком. , вы наверняка не причинили бы ей вреда. Внутренний голос сказал бы вам: нет! Нечто подобное происходит и со мной, когда я разозлюсь на какого-нибудь глупца. Я говорю себе: «С удовольствием бы ударил его». И что же? В итоге я пинаю ножку стола. Внушаю себе: «Стол — это он и есть, лучше ударить по столу». Ну и чувствуешь себя лучше, если, разумеется, не слишком ушибешь ногу… ну а столу от этого никакого вреда, как вы понимаете. Но если бы на месте стола оказался мой глупец, я бы его наверняка не ударил. Лепить восковую фигурку, прокалывать ее булавкой — это, конечно, ребячество, но есть в этом и определенная польза. Ненависть покидает вас, дитя мое, и переходит в восковую фигурку. Понимаете? Булавкой и огнем вы убили не мачеху, а свою ненависть к ней. Позже, еще не зная о ее смерти, вы почувствовали, что на душе стало легче, мир уже не казался таким мрачным. Вы словно прошли через какое-то очищение.

— Откуда вы это знаете, мосье Пуаро? — удивилась Линда. — Именно так я себя и чувствовала!

— Поэтому прошу не делать глупостей, — сказал Эркюль Пуаро. — Пожалуйста, крепко-накрепко запретите себе ненавидеть следующую мачеху.

— Вы думаете, мосье Пуаро, что будет следующая? А! Вы говорите о Розамунд. Правда? Мне она даже чем-то симпатична… — После короткого колебания она решительно добавила: — Она — человек благоразумный.

Сам Эркюль Пуаро не рискнул бы утверждать это столь категорично, но он понял, что в глазах Линды это наивысшая похвала.

— Розамунд, неужели ты могла вообразить, будто это я убил Арлену? — спросил Кеннет Маршалл.

Мисс Дарнлей посмотрела на него виноватым взглядом.

— Думаю, это было чертовски глупо, — сказала она.

— Правильно думаешь…

— Но, видишь ли, Кен, ты ведь ничего не говоришь, все переживаешь в себе, — сказала Розамунд Дарнлей. — Я и понятия не имела, какие чувства ты испытываешь к Арлене. Не знала, принимаешь ли ты ее такой, какой она была, и просто соблюдаешь приличия, или же слепо веришь ей. Поэтому я и подумала, что если ты ничего не замечаешь, то… то внезапное прозрение могло довести тебя… Я кое-что слышала… Обычно ты такой спокойный, но, говорят, в гневе ты бываешь страшен.

— Значит, ты думала, будто я схватил Арлену за горло и стал душить, и не успокоился до тех пор, пока ее не убил?

— Да… что-то в этом роде. А твое алиби казалось мне не совсем надежным. Вот я и решила тебе помочь, и наспех выдумала эту идиотскую историю — будто я заглядывала в твою комнату и видела тебя за машинкой. Ну, а когда мне сказали, что ты якобы видел меня, я отбросила последние сомнения. Это окончательно убедило меня в том, что именно ты ее убил… Это и еще странное поведение Линды.

Кеннет Маршалл глубоко вздохнул и спросил:

— И ты не поняла, почему я сказал, что видел тебя в зеркале? Я тоже решил помочь тебе, потому что… видишь ли… мне показалось, что эту твою историю нужно обязательно подтвердить.

Розамунд недоумевающе на него взглянула:

— Уж не думал ли ты, что это я убила твою жену?

— Понимаешь, Розамунд… я… — неуверенно начал Кеннет Маршалл. — Черт возьми! Помнишь, как ты поколотила мальчишку, который мучил собаку? Как ты чуть не задушила его?

— Но с тех пор прошло сколько лет!

— Да, конечно… Я знаю…

— Боже мой! И что же, по-твоему, могло толкнуть меня на это преступление? — резко оборвала его Розамунд.

Кеннет Маршалл отвел взгляд и пробормотал что-то невразумительное.

Розамунд воскликнула:

— Кен, ты ужасно самонадеян! Ты вообразил, будто я убила Арлену из чистого альтруизма, чтобы освободить тебя? Не так ли? Или… или ты думал, я убила ее, чтобы занять ее место?

— Нет, нет! — возмутился Кеннет Маршалл. — Скажешь тоже! Но… Понимаешь, однажды ты говорила о Линде и… и., мне показалось, что моя судьба тебе небезразлична.

— Я всегда очень за тебя переживала, — призналась Розамунд.

— Я тебе верю, Розамунд. А теперь послушай… я не красноречив и… и мне нелегко быть откровенным, но… Мне хотелось бы наконец все объяснить. Я не любил Арлену… Может, немного вначале… Но быть вместе с нею изо дня в день — это была такая нервотрепка. Сущий ад! Но мне было ее очень жаль. Она была такой глупой, такой… влюбчивой, она ничего не могла с собой поделать, а эти ее кавалеры вели себя с ней омерзительно. Не мог же я взять и добить ее… Ты понимаешь, я решил, что раз уж я на ней женился, стало быть, обязан теперь заботиться о ней… Она, видимо, сознавала это и в глубине души была мне благодарна. В сущности, она была жалким, трогательным созданием…