Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

— Скорее всего, — нахмурив брови, ответила Таппенс. — Не забудь, я видела, как они совещались.

— Тогда, выходит, Карл фон Дейним организовал похищение девочки?

— По-видимому.

— Но для чего?

—. Вот именно, — кивнула Таппенс. — Я все время об этом думаю. Не видно смысла.

— Зачем было похищать именно этого ребенка? Кто такие Сироты? Люди скромного достатка — значит, не ради выкупа. И ни он, ни она не состоят на службе в правительстве.

— Верно, верно, Томми. Бессмыслица какая-то.

— А самой миссис Спрот ничего не приходит в голову?

— У этой женщины в голове мозгов меньше, чем у курицы, — презрительно отозвалась Таппенс. — Она вообще не способна думать. Считает, что именно таких злодейств и следует ожидать от гадких немцев.

— Вот дура, — рассердился Томми. — Немцы — прежде всего прагматики. Если они шлют своего агента выкрасть ребенка, значит, им это зачем-то надо.

— Знаешь, у меня такое чувство, что миссис Спрот могла бы сообразить зачем, — проговорила Таппенс, — если бы хорошенько подумала. Что-то должно быть, какая-то информация, которой она завладела случайно, возможно, сама не понимая ей цену.

— «Ничего не говорите. Ждите указаний», — процитировал Томми записку, найденную на полу у миссис Спрот. — Да, черт побери, это ведь что-то означает!

— Наверняка. Не может не означать. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это что миссис Спрот или ее мужу доверено на хранение что-то ценное, доверено именно потому, что они такие ничтожные, заурядные люди, и никому в голову не придет, что это может храниться у них.

— А что, это мысль.

— Мысль-то мысль. Но слишком уж похоже на шпионский роман. Неубедительно как-то.

— А ты просила миссис Спрот порыться в памяти?

— Да. Но трудность в том, что ее это не особенно интересует. Бетти с ней, а до остального ей дела нет. И еще закатывает истерики, из-за того, что, видите ли, застрелила человека.

— Удивительные существа — женщины, — сказал Томми. — Взять, например, эту. Рвалась в бой, как настоящая фурия, перестреляла бы, не моргнув глазом, хоть целый полк, лишь бы вернуть свое дитятко. А потом, всадив поразительным образом пулю прямо в лоб похитительнице, теряет самообладание и проливает ручьи слез.

— Коронер с нее вину, во всяком случае, снял, — заметила Таппенс.

— Еще бы. Я бы, ей-богу, не решился бы выстрелить на ее месте.

— Она и сама бы, наверно, не решилась, если бы соображала, что делает. Она выстрелила просто потому, что не представляла себе, чем рискует.

Томми кивнул.

— Прямо как в Библии: Давид и Голиаф [272] В Первой книге Царств (гл. 17, ст. 55–58) рассказывается о том, как во время войны израильтян с филистимлянами юный пастух Давид, вооруженный только посохом и пращой с камушками, победил великана-филистимлянина Голиафа, попав ему камнем прямо в лоб. .

— Постой, постой… — проговорила Таппенс.

— Ты о чем, старушка?

— Сама не знаю. Сейчас, когда ты сказал про Библию, у меня мелькнула какая-то мысль. Мелькнула — и забылась.

— Ничего не скажешь, ценное подспорье.

— А ты не язви. Так бывает.

— Что-нибудь в связи со стрельбой не целясь?

— Нет, скорее с… Погоди, погоди… По-моему, это было как-то связано с царем Соломоном [273] Царь Соломон — царь единого Израильско-Иудейского царства в 965–928 годах до нашей эры, прославившийся своей мудростью и богатством. .

— Кедры, храмы, сотни жен и наложниц?

— Замолчи, — попросила Таппенс, — Ты только мешаешь.

— Евреи? — продолжал гадать Томми. — Колена Израилевы?

Но Таппенс качала головой. Немного спустя она сдалась.

— Не могу вспомнить, кого же она мне напоминала?

— Кто? Убитая Ванда Полонская?

— Да. Когда я ее первый раз увидела, ее лицо показалось мне немного знакомым.

— Думаешь, ты ее где-то встречала?

— Нет. Определенно нет.

— У миссис Переньи и Шейлы наружность совсем в другом роде.

— Да, конечно. На них она не похожа. А знаешь, Томми, я много думала об этих двух женщинах.

— И что-нибудь надумала?

— Сама не знаю. Насчет той записки, которую миссис Спрот нашла у себя на полу, когда хватились Бетти.

— И что же?

— Будто бы ее забросили в окно, и в ней был завернут камень, — все это вздор. Ее просто кто-то положил на пол у порога, чтобы миссис Спрот сразу увидела. Я думаю, это миссис Перенья положила.

— Тогда, выходит, миссис Перенья, Карл, Ванда Полонская работали втроем?

— Да. Ты обратил внимание, как миссис Перенья вошла в самый ответственный момент и сразу решила все по-своему: в полицию не звонить! Она взяла дело в свои руки.

— Значит, ты по-прежнему думаешь, что она — Игрек?

— Да. А по-твоему, нет?

— Наверно, да, — с сомнением ответил Томми.

— Томми! У тебя что, есть другая гипотеза?

— Глупость, вернее всего.

— Расскажи!

— Нет. Лучше не буду. У меня нет никаких фактов. Абсолютно никаких. Но если я прав, то мы имеем дело не с Ифеком, а с Иксом.

Томми принялся размышлять вслух:

— Блетчли. Он вроде бы вне подозрений. Против него ничего нет. Типичный отставной моряк, даже, может быть, чересчур типичный. И в конце концов, это ведь он хотел непременно звонить в полицию. С другой стороны, он знал, что мать девочки ни за что не согласится. Угроза, содержащаяся в записке, это гарантировала. Так что он мог без опасений настаивать на своем…

И они снова вернулись к вопросу, который вертелся в голове и не давал покоя.

Зачем кому-то понадобилось похищать Бетти Спрот?

У ворот «Сан-Суси» стояла автомашина с надписью «Полиция».

Таппенс, занятая своими мыслями, не обратила на нее внимания, а поспешила в дом и по ступеням — наверх к себе в комнату. Отворив дверь, она оторопело остановилась на пороге: у окна темнела высокая женская фигура.

— Господи, — недоуменно проговорила Таппенс. — Шейла?

Девушка шагнула ей навстречу. Вблизи Таппенс разглядела ее яснее, увидела, как горят ее глубоко посаженные глаза на трагическом, белом как мел лице.

Шейла произнесла:

— Я рада, что вы пришли. Я ждала вас.

— Что случилось?

Голос Шейлы прозвучал ровно, без выражения:

— Арестовали Карла.

— Кто? Полиция?

— Да.

— О Господи!

Таппенс с горечью ощутила собственную беспомощность. Как ни тих был голос Шейлы, Таппенс отчетливо понимала, что делается у той в душе. Заговорщики они или нет, но эта девушка любит Карла фон Дейнима, и от Сострадания к этому юному существу у Таппенс больно сжалось сердце.

Шейла спросила у нее:

— Что мне делать?

Вопрос прозвучал так простодушно и безнадежно! Что могла Таппенс ей ответить?

— Дорогая моя, — вздохнула она.

Шейла проговорила медленно, врастяжку, будто запела погребальную кельтскую песнь: