Агата Кристи - Смерть в облаках. Убийства по алфавиту. Убийство в Месопотамии. Невероятная кража. Родосский треугольник

— Может быть, мадемуазель, иногда они и не могли уплатить.

Элиза Грандье пожала плечами.

— Возможно. Это их трудности. Обычно в конце концов они платили. — В ее голосе звучали нотки удовлетворения.

— Мадам Жизель была безжалостная женщина, — сказал Фурнье.

— Мадам поступала по справедливости.

— У вас нет сострадания к жертвам?

— Тоже мне жертвы… — раздраженно проговорила Элиза. — Вы не хотите понять. Кто заставлял их влезать в долги, жить не по средствам, занимать деньги и думать, что эти деньги им подарили? Это просто неразумно! Мадам всегда была честной и справедливой. Она давала в долг — и рассчитывала, что ей вернут. Разве это не справедливо? У нее самой долгов не было. По всем обязательствам она всегда честно платила. Никогда, никогда у нее не было неоплаченных счетов. А вы говорите, что мадам — безжалостная женщина, — неправда это! Мадам была добрая. Когда бы ни приходили «Сестры бедняков», они никогда не уходили с пустыми руками. А сколько денег она давала благотворительным заведениям? А жена Жоржа, консьержа? Когда она заболела, мадам оплатила ее пребывание в загородной больнице. — Она остановилась, разгневанное лицо ее пылало. — Вы не хотите понять, — повторила она. — Нет, вы совсем не понимаете мадам.

Фурнье подождал, когда ее негодование уляжется, и затем сказал:

— Вы говорите, что клиенты мадам в конце концов были вынуждены платить. Вам неизвестно, к каким средствам для этого прибегала мадам?

Элиза пожала плечами.

— Я ничего не знаю, мосье, совсем ничего.

— Однако вы знали, что бумаги мадам следует сжечь.

— Я просто исполнила ее распоряжение. Если с ней произойдет несчастный случай, сказала она, или если она заболеет и умрет не у себя дома, я обязана уничтожить ее деловые бумаги.

— Бумаги из сейфа внизу? — спросил Пуаро.

— Да. Ее деловые бумаги.

— А они были в сейфе внизу?

Щеки Элизы заалели еще ярче.

— Я следовала указаниям мадам, — проговорила она.

— Это я знаю. — Пуаро улыбнулся. — Но ведь бумаги были не в сейфе. Верно? Этот сейф, он такой старомодный — его взломал бы даже любитель. Бумаги хранились в другом месте — может быть, в спальне мадам?

— Да, это так, — выдержав паузу, ответила Элиза. — Мадам всегда говорила клиентам, что бумаги хранятся в сейфе, но на самом деле сейф стоял для отвода глаз. Все было в спальне мадам.

— Вы нам покажете?

Элиза поднялась, и оба сыщика последовали за ней. Спальня оказалась довольно большой комнатой, в которой трудно было повернуться из-за обилия тяжелой резной мебели. В углу стоял допотопный массивный сундук. Элиза подняла его крышку и вынула старомодное платье из альпака [40] Альпак — тонкая плотная шелковая ткань с блестящим рисунком на гладком матовом фоне. с шелковой нижней юбкой. Внутри платья имелся вместительный карман.

— Все бумаги были здесь, мосье, — сказала она. — В большом запечатанном конверте.

— Когда я допрашивал вас три дня назад, вы ничего об этом не говорили, — рассердился Фурнье.

— Прошу прощения, мосье. Вы спросили меня, где бумаги, которые должны быть в сейфе. Я сказала вам, что сожгла их. И это правда. А какая разница, где именно хранились эти бумаги.

— Ясно, — сказал Фурнье. — Вы понимаете, мадемуазель Грандье, что не следовало жечь эти бумаги?

— Я выполнила приказ мадам, — угрюмо ответила Элиза.

— Я понимаю, вы хотели сделать как лучше, — попытался успокоить ее Фурнье. — А теперь, мадемуазель, выслушайте меня очень внимательно: мадам убита. Возможно, она убита лицом или лицами, о которых у нее имелись некие компрометирующие сведения. Эти сведения содержались в бумагах, которые вы уничтожили. Теперь, мадемуазель, я задам вам вопрос, а вы не спешите на него ответить. Возможно, — а на мой взгляд, это и понятно и простительно, — возможно, прежде чем предать бумаги огню, вы просмотрели их. Если это так, никто бы вас не осудил. Наоборот, любой факт, который вы узнали, мог бы чрезвычайно помочь полиции в привлечении преступника к ответу. Поэтому, мадемуазель, не опасайтесь сказать правду. Так вы просмотрели бумаги, прежде чем их сжечь?

Элиза дышала тяжело. Она подалась вперед и решительно проговорила:

— Нет, мосье. Ничего я не просматривала. Ничего я не читала. Я сожгла конверт не распечатывая.

Фурнье с минуту глядел на нее широко раскрытыми глазами и, убедившись, что она говорит правду, махнул рукой.

— Жаль, — сказал он. — Вы поступили как порядочный человек, но все равно жаль.

— Что поделаешь, мосье? Извините.

Фурнье сел и извлек из кармана записную книжку.

— На предыдущем допросе, мадемуазель, вы показали, что вам были неизвестны имена клиентов мадам. Но только что вы говорили, что они хныкали и просили пощадить их. Поэтому что-то о клиентах мадам Жизели вам известно.

— Позвольте, я объясню, мосье. Мадам никогда не называла ни единого имени. Она никогда не рассказывала о своих делах. Но все равно, все мы люди. Были какие-то восклицания, замечания. Мадам иногда говорила со мной, вернее, она говорила как бы сама с собой — я только слушала.

Пуаро подался вперед.

— Если бы вы могли привести пример, мадемуазель… — сказал он.

— Сейчас… ну вот… допустим, приходит письмо. Мадам распечатывает его. Она презрительно смеется. Она говорит: «Ты хнычешь, ты распускаешь нюни, милая дамочка. Все равно тебе придется платить». Или она могла сказать мне: «Какие болваны! Какие болваны! Вообразили, что я могу ссуживать крупные суммы без надлежащей страховки. Знания — это страховка, Элиза. Знания — это власть». Она не раз говорила что-нибудь вроде этого.

— Когда клиенты мадам приходили в дом, случалось вам видеть кого-нибудь?

— Нет, мосье, — вернее, почти никогда. Они сразу поднимались к ней и, понимаете, очень часто после наступления темноты.

— Перед полетом в Англию мадам Жизель не покидала Париж?

— Она вернулась в Париж только накануне вечером.

— Где она была?

— Она на две недели уезжала в Довилль, Ле-Пинэ, Пари-Пляж и Вимеро — ее обычный сентябрьский маршрут.

— Вспомните, мадемуазель, не говорила ли она что-нибудь — что-нибудь, что, по-вашему, могло бы нам помочь?

Элиза задумалась. Затем покачала головой.

— Нет, мосье, — сказала она. — Ничего такого. Мадам была в хорошем настроении. Говорила, что дела идут хорошо. Поездка оказалась полезной. Потом она попросила меня позвонить в «Юниверсал Эрлайнз» и заказать билет в Англию на завтра. Утренний рейс был распродан, но были еще места на дневной.

— Она не говорила, зачем едет в Англию? Спешила ли она?