Жорж Сименон - Колебания Мегрэ

— Хочу послать тебя на авеню Шатийон. Поговори с консьержкой, с соседями. Только осторожно, чтоб никто из обитателей квартала не заподозрил, кем интересуется полиция. Скажем, можешь выдать себя за агента по продаже пылесосов, который ходит от дома к дому, предлагая своя товар…

Жанвье невольно поморщился, представив себе пылесос, который придется таскать на себе.

— Можешь выдать себя за страхового агента, если хочешь.

Такая перспектива Жанвье, видно, больше устраивала.

— Попробуй разузнать, как живет чета, что собой представляет жена, какого мнения соседи о Мартоне. Если жена дома, можешь позвонить ей и предложить застраховать свою жизнь…

— Сделаю все, что смогу, шеф.

Погода была по-прежнему пасмурной и холодной, в кабинете стояла стужа: комиссар забыл открыть радиатор отопления. Повернув ручку, постоял в раздумье, не пойти ли посоветоваться с шефом.

Из опасения показаться смешным не пошел. Рассказав эту историю доктору Пардону, комиссар понял, как мало ему известно.

Неторопливо набив трубку, занялся отложенным утром досье, к которому не лежала душа. Так прошел час. Начало смеркаться. Мегрэ включил лампу е зеленым абажуром, поднялся, чтобы отрегулировать радиатор, который снова стал шпарить. В дверь постучали. Положив на стол карточку, старый Жозеф пробормотал:

— К вам дама.

Должно быть, посетительница произвела впечатление на старика, если он произнес такую фразу.

— По-моему, жена того типа, который приходил утром.

Фамилия, указанная на карточке, была знакомой: «г-жа Мартон». Под ней, где должна быть указана цель визита, значилось: «По личному делу».

— Где она?

— В приемной. Просить?

Чуть было не сказав «да», Мегрэ спохватился.

— Не надо. Сам встречу.

Помедлив, комиссар прошел через кабинет инспекторов, два соседних помещения, чтобы попасть в коридор, не заходя в приемную. Еще не совсем стемнело, поэтому лампы светили желтоватым унылым светом, словно в зале ожидания провинциального вокзала.

Сквозь стеклянную дверь, похожую на стенку аквариума, он увидел троих. Двое, по-видимому, пришли по бытовым вопросам: низенький сутенер, в котором за милю можно угадать завсегдатая площади Пигаль, и толстая девица со свойственными ее профессии развязными манерами. Оба поглядывали на третью посетительницу, одетую с элегантной сдержанностью.

Постояв некоторое время, Мегрэ открыл дверь.

— Госпожа Мартон?

Он заметил сумочку из крокодильей кожи у ног дамы, строгую юбку, которая выглядывала из-под бобрового манто.

С едва заметным смущением, какое видишь на лицах тех, кто никогда не имел дела с органами правопорядка и вдруг столкнулся с одним из известных полицейских чинов, она проронила:

— Комиссар Мегрэ, если не ошибаюсь?

Оба других посетителя переглянулись. Мегрэ проводил даму в кабинет и усадил в кресло, в котором утром сидел ее муж.

— Прошу прощения за беспокойство, — произнесла она, стягивая с рук лайковые перчатки и закинув ногу на ногу. — Вы, очевидно, догадываетесь, зачем я пришла?

То, что дама первой пошла в наступление, комиссару было не по душе.

— Разумеется, вы тоже станете толковать мне о профессиональной тайне…

Мегрэ обратил внимание на слова «вы тоже». Выходит, и она успела побывать у доктора Штейнера.

Не только агрессивность посетительницы поразила комиссара. Правда, муж этой дамы не из самых последних, да и зарабатывает неплохо. Тем не менее, сразу заметно, что госпожа Мартон классом повыше. В элегантности ее нет ничего нарочитого, ничего вызывающего. Как и в ее непринужденности.

Еще в приемной он обратил внимание на ее изящные туфли и роскошную сумочку. Перчатки, как и остальные детали туалета, превосходного качества. Ничто не бросается в глаза. Шляпка без вуалетки. Все, что надето на даме, приобретено в лучших магазинах.

На вид ей лет сорок, внешность холеной парижанки. В голосе и в жестах проглядывает женщина, чувствующая себя свободно повсюду и в любых обстоятельствах.

— Полагаю, господин комиссар, мы лишь выиграем время, если я вам все расскажу откровенно. Да и не пристало хитрить, имея дело с таким человеком, как вы.

Мегрэ был невозмутим, но невозмутимость его никак не подействовала на обладавшую завидным самообладанием гостью.

— Мне известно, что утром у вас был мой муж.

— Он известил вас об этом? — в свою очередь спросил, рассчитывая озадачить гостью, комиссар.

— Нет. Я видела, как муж входил в это здание, и поняла, что он направился к вам. Он следит за всеми вашими расследованиями. Сколько лет только о вас и говорит.

— Хотите сказать, вы за своим мужем следили?

— Да, — ответила она без утайки. Потом, после неловкого молчания, добавила: — Неужели после того, как вы его видели и слышали, это вас удивляет?

— И вы знаете, что он сообщил мне?

— Могу себе представить. Мы женаты вот уже двенадцать лет, Ксавье я изучила. Это самый честный, самый смелый, самый преданный человек из всех, с кем мне довелось встречаться. Вам, очевидно, известно, что он сирота и воспитывался в приюте?

Комиссар едва заметно кивнул.

— Вырос он на ферме, в Солони. Книги, которые ему удалось достать, у него вырывали из рук, чтобы сжечь затем. Но все-таки он добился своего и, по-моему, заслуживает лучшей участи. Сама не перестаю удивляться широте его познании. Он все читал. Все знает. И им, разумеется, помыкают. Он убивает себя на работе. За полгода до Рождества экспозицию начал готовить. Такая работа не под силу ему.

Открыв сумочку, мадам Мартон помедлила, затем достала серебряный портсигар.

— Можете курить, — проронил Мегрэ.

— Благодарю. Никак не отделаться от дурной привычки. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам закурить вашу трубку?

В уголках глаз он заметил паутинку морщин, но они не старили гостью, а, напротив, придавали ей еще больше прелести. Голубые близорукие глаза мило моргали.

— Должно быть, мы оба кажемся вам смешными. Я имею в виду мужа и себя. Приходим к вам один за другим словно на исповедь. Кстати, в известной степени так оно и есть. Вот уже несколько месяцев беспокоит меня муж. Он переутомлен, угрюм, совершенно подавлен, целыми днями не разговаривает со мной.

Комиссар пожалел, что рядом нет доктора Пардона. Быть может, врач сделал бы какие-то выводы.

— Еще в октябре… да, в начале октября… я ему сказала, что у него признаки неврастении, что ему следует показаться врачу…

— Вы сами заговорили о неврастении?

— Да. А что, этого не следовало бы делать?

— Продолжайте.

— Я подолгу за ним наблюдала. Сначала он стал жаловаться на одного из своих руководителей, дескать, тот его недолюбливает. Но сперва все твердил о каком-то заговоре. Потом ополчился на одного молодого продавца…