Гарри Кемельман - В пятницу раввин встал поздно

Когда Стэнли вошел в понедельник, как обычно, в половине десятого, там уже сидело четверо. Бэц Эплбери, высокий худощавый мужчина с длинным носом, шумно приветствовал его уже с порога. Он брал подряды на малярные работы, у него была даже своя контора, и Стэнли частенько подрабатывал у него.

– Эй, Стэн, – крикнул он, – иди сюда, выпей с нами!

– Ну что ж… – промолвил Стэнли после некоторого колебания и направился к столу.

По их общественному положению они стояли несколько выше его. Кроме Эплбери, за столом сидели Гарри Кливе, хозяин ремонтной мастерской, Дон Уинтерс, владелец небольшой бакалейной лавки, и Мальколм Ларч, который занимался страховыми делами и недвижимостью. У каждого был свой собственный бизнес, тогда как сам он работал по найму.

– Иди, садись с нами, Стэн, – добавил Ларч, отодвигаясь немножко на круглой скамье. – Что будешь пить?

Они все пили виски, но он пил обычно эль, и чтобы они не подумали, будто он хочет поживиться за их счет, он бросил:

– Эль, как всегда.

– Правильно, Стэнли. Кто-то же должен будет развезти нас по домам.

– За мной дело не станет, – благодушно ответил Стэнли.

Гарри Кливе, огромный блондин с круглым детским лицом, смотрел в свой стакан и не обращал никакого внимания на Стэнли. Вдруг он повернулся к нему и с серьезным видом спросил:

– Ты по-прежнему работаешь в этой еврейской церкви?

– В синагоге? Да. По-прежнему.

‘ – Ты у них уже давненько, – заметил Эплбери.

– Да года два, а то и все три.

– Ты тоже напяливаешь на голову этакую черную шапочку, какую носят они во время молитвы?

– Конечно. Когда идет служба и мне приходится быть там…

Эплбери оглянул собравшихся за столом.

– Вы слышали? Когда у них служба и ему приходится быть там!

– А не может ли быть, что уже из-за одного этого ты тоже стал евреем?

Стэнли оглянул всю компанию и, решив, что они его разыгрывют, засмеялся.

– Сказал! Так просто евреем, небось, не станешь!

– Нет, конечно, – подтвердил Эплбери и с укором добавил: – Разве ты не знаешь, Дон, что для этого надо обрезать одно место. У тебя не отрезали, Стэн?

– Вот дает!– громче прежнего захохотал Стэнли, окончательно убедившись, что они хотят подшутить над ним.

– А вообще будь осторожен, Стэн, – добавил Уинтерс. – Работая у них, ты таким же станешь хитрым, как они, и, пожалуй, уже и работать не захочешь.

– Ну, не такие уж они и хитрые, – сказал Эплбери. – Как-то мне пришлось сделать одну работу у кого-то из них на мысу. Тот – толстый такой был еврей – спросил о цене. Ну, я, конечно, заломил – чтобы было с чего сбавить. И что ты думаешь? "Согласен, – сказал, – только делайте аккуратно". Впрочем, жена все время путалась в ногах: то ей колер не понравился, то "вот эту стену сделайте, пожалуйста, чуть-чуть темнее, мистер Эплбери, а вот здесь шпаклевка не совсем ровная, мистер Эплбери", так что ничего он, пожалуй, и не переплатил. Смазливая, скажу я вам, была бабенка, в узких таких черных брючках – их, кажется, тореадорскими зовут, – и задница так и ходила у нее ходуном: я даже сосредоточиться не мог на работе.

– А я слышал, что Хью Лэниген вроде им уже заявление подал на переход в ихнюю веру, – вставил Гарри Кливе. Все засмеялись, но он не обратил на них никакого внимания, а резко повернулся к Стэнли. – Ты, Стэн, ничего об этом не слышал? Они не делают там никаких приготовлений, чтобы окрестить Лэнигена по-своему?

– Не-е-е…

– Кстати, я тоже что-то такое слышал, Гарри, – сказал Мальколм Ларч. – Не то чтобы Хью собирался перейти в их веру, а только лишь, будто в деле об убийстве той девушки он прямо лезет из кожи вон, чтобы скрыть малейшую улику, которая могла бы указывать на причастность ихнего раввина. Он советуется с ним решительно во всем.

– Ну что ты такое говоришь?– перебил его Кливе. – Если убил раввин, разве станет Хью прикрывать его?

– Не знаю, но только я слышал, будто они пытались пришить дело Бронштейну, который не ходит в ихнюю синагогу, но потом оказалось, что у этого Бронштейна большой блат у какой-то важной птицы, так что пришлось его отпустить. Те, от которых я слышал все это, говорят, что теперь они попытаются пришить дело кому-то постороннему, не из ихней бражки. К тебе, Стэн, Хью не приставал ли?– невинно обратился он к Стэнли.

Теперь у Стэнли уже не оставалось никаких сомнений, что они его разыгрывают, но вместо того чтобы посмеяться вместе с ними, ему стало как-то не по себе. Состроив на лице улыбку, он ответил:

– Нет, не приставал.

– Одного лишь я не пойму, – задумчиво протянул Кливе. – Что могло толкнуть раввина на это убийство?

– Я от кого-то слышал, что это у них религиозный обряд такой, – пояснил Уинтерс. – Врут наверно.

– Я тоже думаю, что вранье это все, – поддержал его Ларч. – Не знаю, как в других местах: в Европе, скажем, либо в Нью-Йорке, где они заправляют решительно всем, но здесь они вряд ли станут.

– Тогда почему же все-таки?– не унимался Уинтерс.

– Она ведь была беременна, не так ли?– Кливе снова повернулся к Стэнли. – Не это ли причина, Стэн?

– Да ну вас к Богу в рай, вы все тут спятили!– огрызнулся Стэнли.

Все захохотали, но Стэнли почувствовал себя нисколько не лучше.

– Эй, Гарри, разве ты сегодня звонить не будешь?– спросил Ларч.

– Поздно уже, – ответил Кливе, взглянув на часы.

– Лучше поздно, чем никогда. – Он подмигнул друзьям. – Правильно я говорю, Стэн?

– Вроде правильно…

Раздался новый взрыв смеха. У Стэнли на лице тоже застыла улыбка. Ему хотелось уйти, но он все-таки не мог решиться. Все молча смотрели, как Кливе набирал номер в будке и что-то говорил в трубку. Немного погодя он вышел из будки автомата, подняв большой палец в знак того, что все, мол, в лучшем виде.

Наконец Стэнли встал, пропуская Кливса на его место.

– Ну, мне, братцы, пора.

– Ну что ты, Стэн!

– Время-то детское, Стэн!

– Да ты ж ничего не пил!

Эплбери схватил его за рукав, но Стэнли рывком высвободил руку и направился к выходу.

Карл Мэкомбр, председатель городского собрания депутатов, был мнителен по натуре. Высокий, сухопарый и седой, он уже сорок лет участвовал в местной политической жизни и половину этих лет состоял городским депутатом. Он, правда, получал в год на полота долларов больше, чем остальные депутаты – двести пятьдесят, вместо двухсот, – но это, конечно, никак не могло считаться сколько-нибудь приличным вознаграждением за многочисленные и разнообразные его труды: участие в заседаниях, беготня по городским делам, а главное – изнурительные избирательные кампании каждые два года.

Понятно, что это увлечение политикой отражалось невыгодно на его бизнесе – небольшом галантерейном магазине. Перед каждой новой избирательной кампанией между ним и женой шли нескончаемые споры о том, следует ли ему выставлять свою кандидатуру на новый срок, и во всей избирательной кампании, говорил он, самое трудное было – сагитировать собственную жену.