Агата Кристи - Смерть на Ниле / Death on the Nile

– Вы заблуждаетесь. Просто он жалеет меня, страшно жалеет, потому что знает, каково мне жить с мыслью, что я причинила ему столько зла.

Он взглянул на нее насмешливо – и с каким-то еще чувством. Чуть слышно он бормотал себе под нос:

Он вернулся на палубу. Там уже вышагивал полковник Рейс, сразу его окликнувший:

– Пуаро! Отлично. Вы-то мне и нужны. У меня появилась одна мысль.

Взяв Пуаро под руку, он увлек его за собой.

– Дойл обронил слова, на которые я тогда не обратил внимания, – что-то насчет телеграммы.

– Tiens, c’est vrai [108] Да-да, конечно (фр.) . .

– Может, там пусто, но не бросать же на полпути. Ведь два убийства, дружище, а мы все еще бродим впотьмах.

Пуаро замотал головой:

– Не впотьмах. Уже светло.

Рейс заинтересованно взглянул на него:

– Есть какое-нибудь соображение?

– Уже не соображение: уверенность.

– С какого же времени?

– Со смерти горничной, Луизы Бурже.

– Ни черта не понимаю!

– Между тем все ясно, мой друг, совершенно ясно. Но какие трудности, шероховатости, осложнения! Над такими людьми, как Линит Дойл, со всех сторон схлестываются ненависть и зависть, злоба и алчность. Словно туча мух – и гудят, гудят…

– Но вы думаете, что знаете! – Собеседник смотрел на него с любопытством. – Без уверенности вы не скажете. А я, честно говоря, ничего впереди не вижу. Какие-то подозрения, конечно, есть…

Пуаро встал и выразительно сжал руку Рейса.

– Вы великий человек, mon Colonel… [109] Мой полковник (фр.) . Вы не говорите мне: «Скажите, о чем вы сейчас думаете?» Вы знаете, что, если бы я мог сказать, я бы сказал это. Но еще многое надо прояснить. Поразмыслите, однако, в направлении, которое я укажу. Там кое-что есть… Есть заявление мадемуазель де Бельфор о том, что кто-то подслушивал наш с ней ночной разговор в Асуане. Есть заявление месье Тима Аллертона относительно того, что` он слышал и что` делал в злосчастную ночь. Есть знаменательные ответы Луизы Бурже на наши вопросы сегодня утром. Есть то обстоятельство, что мадам Аллертон пьет воду, ее сын – виски с содовой, а я – вино. Прибавьте к этому два пузырька с лаком для ногтей и пословицу, которую я тогда вспомнил. Теперь мы подходим к самому загадочному в этой истории – к тому, что револьвер завернули в простой носовой платок, потом в бархатную накидку и выбросили за борт…

С минуту помолчав, Рейс покачал головой.

– Нет, – сказал он, – не улавливаю. Смутно понимаю, к чему вы меня подталкиваете, но ухватить не могу.

– Ну да, да. Вы видите лишь половину истины. И запомните: мы должны все начать сначала, поскольку наше первое представление было ошибочным.

Рейс скривился:

– Дело привычное. Работа детектива, думаю я частенько, в том и состоит, что бракуешь начатое – и начинаешь сначала.

– Верно, верно. А некоторые не понимают этого. Придумывают теорию – и к ней все подстраивают. Если какой-нибудь незначительный факт не подходит, они его отбрасывают. При этом важны как раз неподходящие факты. Мне все время казалось важным то обстоятельство, что с места преступления пропал револьвер. Я понимал, что это не случайно, но вполне осознал это лишь полчаса назад.

– А я до сих пор не понимаю.

– Поймете! Вы, главное, думайте в том направлении, что я подсказал. А теперь давайте разбираться с телеграммой. Если, конечно, не будет возражать герр доктор.

Доктор Бесснер еще не остыл. Открыв на стук, он нахмурился:

– В чем дело? Вы опять хотите видеть моего пациента? Это неразумно, говорю вам. У него жар. Он возбудился сегодня более чем достаточно.

– Мы зададим только один вопрос, – сказал Рейс, – только один, обещаю вам.

С недовольным ворчанием доктор отступил, и они вошли, сам же он, брюзжа под нос, протиснулся в дверь.

– Я вернусь через три минуты, – сказал он, – и тогда вы уйдете – категорически!

И его тяжелая поступь стихла на палубе. Саймон Дойл переводил вопросительный взгляд с одного на другого.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Ничего особенного, – ответил Рейс. – Когда стюарды представляли мне отчет, они обмолвились, что громче всех скандалил синьор Рикетти. Вы же сказали, что вас это не удивляет, поскольку вы знаете, какой у него скверный характер: в связи с какой-то телеграммой он нахамил вашей жене. Вы не могли бы сейчас рассказать об этом случае?

– Охотно. Это было в Вади-Хальфе. Мы вернулись со Второго порога. Линит показалось, что в почте на борту она увидела телеграмму на свое имя. Она, понимаете, совсем забыла, что ее фамилия больше не Риджуэй, а Рикетти, и Риджуэй, если их написать куриной лапой, довольно похожи между собой. Она надорвала телеграмму, таращится в нее, ничего не понимая, и тут налетает этот Рикетти, буквально вырывает телеграмму и бешено орет. Она пошла за ним извиняться, а он ей нахамил.

Рейс глубоко вздохнул.

– А что было в телеграмме, мистер Дойл, не знаете?

– Знаю, Линит кое-что успела прочесть вслух. Там…

Он смолк. Снаружи донесся шум. К каюте приближался пронзительно кричавший голос:

– Где месье Пуаро и полковник Рейс? Мне нужно немедленно видеть их! Это чрезвычайно важно. У меня для них ценная информация. Я… Они у мистера Дойла?

Бесснер не прикрыл за собой дверь, портьера преграждала доступ в каюту. Миссис Оттерборн откинула ее в сторону и влетела, как смерч. Она разрумянилась, не очень твердо держалась на ногах и плохо ворочала языком.

– Мистер Дойл, – сказала она сценическим голосом, – я знаю, кто убил вашу жену!

– Что?!

Саймон смотрел на нее во все глаза – как и оба его посетителя.

Миссис Оттерборн обвела всю троицу победным взглядом. Она была счастлива – безгранично счастлива.

– Да, – сказала она, – мои теории полностью подтвердились. Пусть говорят: немыслимо, фантастично, но глубинные, первобытные импульсы – это реальность.

Рейс оборвал ее:

– Нужно ли понимать, что вы располагаете доказательствами, которые уличают убийцу миссис Дойл?

Миссис Оттерборн уселась в кресло и, подавшись вперед, решительно затрясла головой:

– Да, располагаю. Вы же не станете отрицать, что убийца Луизы Бурже убил также Линит Дойл? Что оба преступления совершил один человек?

– Конечно, – заторопил ее Саймон, – это резонно. Продолжайте.

– Тогда мое утверждение остается в силе, я знаю, кто убил Луизу Бурже, – значит, я знаю, кто убил Линит Дойл.

– То есть вы теоретически знаете, кто убил Луизу Бурже, – недоверчиво заключил Рейс.