Рекс Стаут - Трое вне игры

– Вы называете меня лгуньей, – бросила она обвинение Кремеру, – да еще в присутствии свидетелей. – Она указала пальцем на полицейского стенографиста. – Запишите все в точности, как он сказал!

– Запишет, – заверил ее Кремер. – Послушайте, миссис Тиллотсон, вы ведь признаёте, что лгали о своем визите к Хеллеру, пока не поняли, что у вас ничего не выйдет, когда осознали, что швейцар покажет под присягой, что вы появлялись там не только этим утром, но и раньше. Теперь о вашей попытке подкупить полицейского. Это уголовное преступление. Если мы предъявим вам обвинение в этом и вы пойдете под суд, я не берусь утверждать, кому поверят присяжные, вам или полицейскому, но вам понятно, кому верю я. Я верю ему, а вы лжете об этом.

– Приведите его сюда, – потребовала она. – Я хочу встретиться с ним.

– Он тоже жаждет очной ставки с вами, но делу это не поможет. Я убежден, что вы лжете, а также что вы лжете насчет того, что именно хотели забрать из архива Хеллера. Он вел записи личным кодом, на расшифровку которого потребуется целое отделение экспертов, и вам это было известно. Мне не особо верится, что вы рискнули поехать туда, пытались подкупить полицейского только для того, чтобы изъять записи о вас и вашей семье. Полагаю, в его картотеке содержится нечто, что без труда можно отнести к вам или к вашей семье, и за этим-то вы и охотились. Утром мы поставим людей на просмотр архива, каждой вещи из него, и если там имеется что-либо подобное, они это выявят. Тем временем я задерживаю вас для дальнейшего допроса касательно попытки подкупа полицейского. Если желаете позвонить адвокату, пожалуйста. Один телефонный звонок в присутствии полицейского. – Кремер повернул голову. – Стеббинс, отведи ее к лейтенанту Роуклиффу и введи его в курс дела.

Пэрли поднялся. Миссис Тиллотсон начала съеживаться прямо у нас на глазах, с каждой секундой все меньше напоминая толстуху.

– Подождите минуту, – выдавила она.

– Две минуты, мадам. И больше не пытайтесь состряпать очередную ложь. У вас это плохо получается.

– Этот человек неправильно меня понял. Я не пыталась подкупить его.

– Я сказал, вы можете позвонить адвокату…

– Мне не нужен адвокат. – В ее голосе не звучало и тени сомнения. – Раз архив Хеллера просмотрят, то наверняка найдут и то, что мне нужно, поэтому я вполне могу вам рассказать. Это письма в конвертах, адресованные мне. Они не подписаны, анонимные, и я хотела, чтобы Хеллер выяснил, кто их писал.

– Они о вашем сыне?

– Нет. Обо мне. В них мне угрожали, и я была уверена, что дело идет к шантажу.

– Сколько писем?

– Шесть.

– И чем же вам в них угрожали?

– Вообще-то, угроз как таковых в них не содержалось. Только цитаты. Одна – «Кому нечем платить, должен Бога молить». Другая – «Коли ты помрешь, с тебя ничего не взыщут…». А еще одна – «Так после пира выставляют счет» [5] Приведенные цитаты: первая – старинная пословица, вторая – У. Шекспир, «Буря», акт III, сцена 2 (перев. М. Донского), третья – строка из пьесы «Как это называется» английского поэта и драматурга Дж. Гея. . Остальные длиннее, но в таком же духе.

– С чего вы взяли, что дело идет к шантажу?

– Неужели не понятно? «Кому нечем платить, должен Бога молить».

– И вы хотели, чтобы Хеллер вычислил отправителя. Сколько раз вы виделись с ним?

– Два.

– Вы, конечно же, предоставили ему всю информацию, какую только могли. Утром мы найдем письма, но вы можете рассказать нам сейчас, что сообщили Хеллеру. Все, что говорили вы оба, как можно точнее.

Я позволил себе откровенно ухмыльнуться и взглянул на Вулфа, оценил ли он должным образом заимствование Кремером его подхода, но он лишь сидел, воплощая собой терпение.

Трудно было сказать – во всяком случае, мне, – сколько миссис Тиллотсон выкладывала, а сколько утаивала. Если в ее прошлом имелось нечто такое, за что, по чьему-то мнению, она должна была заплатить или же получить счет, то либо она и вправду не ведала, что же это такое, либо утаила это и от Хеллера, либо же сказала ему, но ни в коем случае не намеревалась просвещать нас. Допросу конца-краю было не видно. Она старательно вспоминала беседы с Хеллером и все сведения, которыми снабжала его для составления формул, а Кремер гонял ее туда-сюда, пока она так не запуталась в противоречиях, что потребовалась бы дюжина кудесников-математиков, чтобы во всем разобраться.

Наконец вмешался Вулф. Он бросил взгляд на настенные часы, поерзал в кресле, желая сменить точку опоры своей седьмой части тонны, и сказал:

– Уже за полночь. Слава богу, у вас есть целая армия, чтобы заняться сортировкой и проверкой, что она тут наговорила. Если ваш лейтенант Роуклифф все еще здесь, пускай займется ею, а сами давайте перекусим. Я проголодался.

Кремер не возражал, остальные тоже согласились на перерыв. Пэрли Стеббинс увел миссис Тиллотсон. Стенографист отправился по личному поручению. Я проследовал на кухню помочь Фрицу, зная, что он с ног сбивается, разнося подносы с сэндвичами ораве личного состава убойного отдела, рассеянной по всему дому. Когда я вернулся в кабинет с запасом провианта, Кремер изводил Вулфа, не жалея мрачных красок, в то время как тот сидел в кресле, откинувшись назад и закрыв глаза. Я обошел всех с тарелками приготовленного Фрицем песто и крекеров, пивом для Вулфа и стенографиста, кофе для Кремера и Стеббинса и молоком для себя.

Через четыре минуты Кремер поинтересовался:

– А что это такое?

– Песто, – ответил Вулф.

– И из чего же оно?

– Сыр канестрато, анчоусы, свиная печенка, черные грецкие орехи, шнитт-лук, базилик, чеснок и оливковое масло.

– Бог ты мой!

Еще через четыре минуты Кремер обратился ко мне тоном, будто делал великое одолжение:

– Гудвин, дай-ка мне еще этого.

Однако, пока я собирал пустые тарелки, он вновь принялся за Вулфа. Тот даже не удосуживался возражать. Он выждал, когда Кремер остановится набрать воздуха, и пророкотал:

– Уже почти час ночи, а у нас еще трое.

Кремер отправил Пэрли за следующим перепуганным гражданином. На этот раз им оказался тот высокий костлявый субъект, который утром стоял в холле дома на Тридцать седьмой улице и откровенно пялился на нас со Сьюзен Матуро, сидящих на скамейке у камина. Ознакомившись с его показаниями, теперь я знал, что его зовут Джек Эннис, он был специалистом-лекальщиком, в настоящее время безработным, холост, проживал в Квинсе и являл собой прирожденного изобретателя, пока еще, впрочем, ничего на этом не заработавшего. Коричневый костюм его так и не познал утюга.

Когда Кремер заявил ему, что вопросы Вулфа должны восприниматься как часть официального расследования смерти Лео Хеллера, Эннис задрал голову и оценивающе уставился на Вулфа, словно бы решая, заслуживает или нет сия процедура его одобрения.