Рекс Стаут - Трое вне игры

– Давайте продолжим! – рявкнул Кремер.

Вулф так и поступил.

– Как сказано в книге мистера Хогбена, две тысячи лет назад в Индии использовалось, как он это называет, «спичечное цифровое письмо». Три горизонтальные линии означали тройку, две горизонтальные линии – двойку и так далее. Письмо и вправду было примитивным, но обладало значительно бо́льшими возможностями, нежели громоздкие системы евреев, греков и римлян. Где-то во времена рождения Христа некий выдающийся индус усовершенствовал его, связав горизонтальные линии диагоналями, благодаря чему исключалась путаница между элементами. – Вулф указал на рисунок на своем столе. – Вот эти пять карандашей слева для вас образуют тройку в точности как ее изображали индусы, а три карандаша справа образуют двойку. Эти индийские символы являют собой одну из величайших вех в истории системы счисления. Заметьте, кстати, что наши собственные знаки для цифр три и два происходят непосредственно из этих индийских символов.

Двое поднялись взглянуть, и Вулф вежливо выждал, пока они снова не сядут.

– Итак, поскольку Хеллер был математиком и поскольку рисунки оказались известными символами из истории математики, я предположил, что послание состояло из цифр три и два. Но я не сомневался, что резинка также являлась частью сообщения, а потому ее тоже требовалось включить. Это сложности не представляло. Если математик хочет записать «четыре умножить на шесть» или «семь умножить на девять», для него привычнее использовать вместо «умножить на» не знак умножения, как делаем мы, дилетанты, а точку. Это столь распространенный прием, что мистер Хогбен пользуется им, даже не удосуживаясь давать пояснения, и потому я уверенно предположил, что резинка подразумевала именно знак умножения, а само послание означало «три умножить на два», или «шесть».

Вулф поджал губы и покачал головой:

– Это оказалось скоропалительным проявлением слабоумия. В течение целых семи часов я сидел здесь да копался в вас, пытаясь отыскать какую-либо связь с цифрой шесть, которая либо явственно выделила бы одного из вас, либо связала бы вас с совершением какого-то преступления, либо и то и другое вместе. Предпочтительнее, естественно, было бы третье, но вполне подошли бы и первые два. Цифра шесть и вправду с завидным постоянством всплывала в допросах, но без всякого многообещающего приложения, и мне оставалось лишь приписывать ее появление зловредной случайности.

В общем, в три часа ночи я находился в точности там же, откуда и начинал. И я даже затрудняюсь сказать, сколько бы у меня ушло времени на прозрение относительно своей вопиющей ошибки без случайного толчка. Но меня все-таки подтолкнули. По крайней мере, могу сказать, что отозвался я незамедлительно и действенно. Толчок поступил от мистера Буша, когда он упомянул кличку лошади. Зеро.

Вулф поднял руку ладонью вперед:

– Ну конечно. Зеро! Я был безмозглым ослом! Использование точки в качестве символа «умножить на» – методика определенно современная. Поскольку остальная часть послания – цифры три и два – передавалась индийским цифровым письмом, несомненно, относилась к нему и точка, при условии что индусы нашли ей какое-то применение. И ошибка моя была тем более непростительной, что индусы действительно использовали точку. Они использовали ее, как объясняется в книге Хогбена, для самого выдающегося и образного изобретения во всей истории системы счисления. Определившись раз и навсегда, как записывать тройку и как записывать двойку, как вы собираетесь различать тридцать два, триста два, три тысячи два и тридцать тысяч два? В системе счисления то была ключевая проблема, и греки и римляне при всем их интеллектуальном величии так и не смогли ее разрешить. Это удалось некоему индийскому гению двадцать веков назад. Он понял, что секрет заключается в позиции. Сегодня мы используем наш ноль в точности для того же, для чего применил и он, – чтобы указать позицию, – вот только вместо ноля он воспользовался точкой. Вот чем являлась точка в ранней индийской системе счисления – она выполняла функцию нашего ноля. И поэтому послание Хеллера означало не «три умножить на два», или «шесть», но «три ноль два», или «триста два».

Сьюзен Матуро вздрогнула, вскинула голову и вскрикнула. Вулф уперся в нее взглядом:

– Да, мисс Матуро. При взрыве и пожаре в Монтроузской больнице месяц назад погибли триста два человека. Вы упомянули это число в беседе со мной, но даже если бы и не сделали этого, оно столь запечатлено в сознании каждого, кто читает газеты или слушает радио, что ни в коем случае не ускользнуло бы от меня. И в миг, когда я осознал, что послание Хеллера означало число триста два, я в любом случае связал бы его с той трагедией, упомяни вы его или же нет.

– Но оно… – Сьюзен Матуро уставилась на Вулфа. – Вы хотите сказать, оно связано?

– Я продолжаю развивать это очевидное предположение. Я предполагаю, что на основании определенной информации, которую один из вас шестерых предоставил Лео Хеллеру для составляющих его формулы, у Хеллера возникло подозрение, что один из вас совершил тяжкое преступление, в то время как его послание – число триста два – указывает, что преступлением этим была закладка в Монтроузской больнице бомбы, взрыв которой привел к гибели трехсот двух человек, или же, по крайней мере, послание указывает на причастность к данному преступлению.

Я как будто даже увидел и ощутил, как по всей комнате напряглись мускулы. Большинство из присутствовавших детективов – быть может, даже все, – несомненно, работали по Монтроузскому делу. Кремер подобрал ноги, руки его сжались в кулаки. Пэрли Стеббинс извлек из кобуры револьвер и положил себе на колени, а затем наклонился вперед, чтобы удобнее было наблюдать за всей шестеркой.

– Итак, – продолжил Вулф, – послание Хеллера указывало не на личность, собиравшуюся убить его, не на преступника, но на преступление. Учитывая ситуацию, в которой он оказался, это было весьма находчиво, и мистер Хеллер заслуживает нашего глубочайшего восхищения. Моего, во всяком случае, он добился, и я отрекаюсь от какого-либо умаления его достоинств. Представлялось бы вполне естественным сосредоточиться на мисс Матуро, поскольку она, безусловно, была вовлечена в прискорбные события, но сперва давайте внесем в обстоятельства ясность. Я намерен спросить остальных: посещали вы когда-либо Монтроузскую больницу, или были с ней связаны тем либо иным образом, или имели дело с кем-нибудь из ее персонала? Отвечайте на вопрос так, как я его поставил. – Его взгляд метнулся в левый конец ряда. – Миссис Тиллотсон? Ответьте, пожалуйста. Как насчет вас?

– Нет, – едва слышно ответила она.