Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— Добрек? — спросил Люпен.

— Нет! — воскликнула госпожа Мержи. — Добрек в это время еще ничего не значил, он еще не появился на сцене. Нет… вспомните… Правду узнали вдруг, сразу и именно от того, в чьих руках она и была. То был Жермино, кузен президента компании. Больной, в чахотке, он в постели написал префекту полиции, завещая ему этот список, который после его смерти найдут в железном сундуке в его комнате. Дом был окружен агентами. Префект караулил возле больного. Когда наконец Жермино умер, открыли ящик. Но он был пуст.

— На этот раз Добрек, — заявил Люпен.

— Да, Добрек, — повторила Кларисса Мержи, волнение которой с минуты на минуту возрастало. — Алексис Добрек, который уже шесть месяцев, переодетый до неузнаваемости, работал у Жермино в качестве секретаря… Как он узнал, что Жермино владелец этой ужасной бумаги? Не важно. Важно то, что он открыл сундук в ночь перед самой смертью Жермино. Расследование установило и доказало это.

— И его не арестовали?

— Для чего? Предполагали, что он спрятал список в надежном месте… Арестовать его значило снова раздуть это гнусное дело, которое уже всем надоело и которое во что бы то ни стало хотели заглушить.

— Ну и что же?

— Торговались.

Люпен рассмеялся:

— Торговаться с Добреком? Это смешно!

— Да, смешно, — произнесла с горечью госпожа Мержи. — Через неделю после кражи он пришел в парламент, спросил моего мужа и грубо потребовал у него тридцать тысяч франков, давая сроку не более двадцати четырех часов. В случае отказа — скандал и бесчестье. Мой муж знал, с кем имеет дело, знал, что он неумолим, мстителен и зол. Он потерял голову и покончил с собой.

— Как это нелепо! — не смог сдержаться Люпен. — У Добрека имелся список. Чтобы назвать хотя бы одну фамилию, он должен был опубликовать весь список, иначе обвинение не имело бы веса. Но в таком случае он лишался возможности шантажировать.

— И да и нет, — сказала она.

— Откуда вы знаете?

— От Добрека, который посетил меня и цинично признался в том, что у него было свидание и разговор с моим мужем. И вот, существует список, клочок бумаги, на котором указаны имена двадцати семи лиц и суммы, ими взятые, и на котором, вспомните, президент компании расписался кровью. Кроме списка, у Добрека есть и другие улики. Они уже погубили двух депутатов. И Добрек умеет ими пользоваться как нельзя лучше. Он пугает намеченную жертву, терроризирует ее, угрожает неизбежным скандалом, и требуемая сумма предоставляется или же человек погибает, как мой муж. Вы понимаете теперь?

— Да, — промолвил Люпен.

— Мой муж покончил с собой, но его честь осталась незапятнанной, потому что никто не знал истины. Чтобы защитить имя, которое он мне оставил, я согласилась на первое свидание с Добреком.

— Первое — значит были и другие?

— Да, еще несколько раз, — произнесла она изменившимся голосом. — В театре, потом в Энгьене… И еще в Париже… ночью, потому что мне стыдно с ним встречаться днем и я не хочу, чтобы об этом знали… Но это было нужно… Мною руководило более сильное чувство, жажда мести…

Она приблизилась к Люпену и с горечью заговорила:

— Да, месть. Это сделалось смыслом и целью моего существования. Отомстить за себя, за мужа, за моего погибшего сына, за все то зло, что он мне причинил. Я могла бы убить его и даже поднимала на него руку. Но это не то… Я хочу его падения, а для этого единственное средство — вырвать у него когти. Добрек, лишенный этого документа, не существует.

— А Добрек не догадывался о ваших намерениях?

— Конечно нет. Клянусь вам, у нас было очень странное свидание, когда я подстерегала его, стараясь в его словах и жестах отгадать скрываемую им тайну, а он…

— А он, — продолжил Люпен мысль Клариссы Мержи, — он подстерегал вас, женщину, которую любил.

Она склонила голову и просто сказала:

— Да.

— И чем кончились ваши поиски? — спросил Люпен.

— Мои поиски, — сказала она, — долго оставались бесплодными. Я начала уже отчаиваться, как вдруг однажды, зайдя к Добреку на Энгьенскую виллу, я нашла под его письменным столом клочок разорванного письма, брошенный в корзину с разной бумагой. Там было несколько строк, написанных на скверном английском языке его рукой. Мне удалось прочитать: «Оставьте внутри хрусталя пустое пространство, но так, чтобы никто не мог этого подозревать». Может быть, я не придала бы этой бумажке того значения, которое она заслуживала, если бы Добрек не прибежал вдруг из сада и не бросился бы к корзинке с бумагами, поспешно стараясь что-то разыскать. Он подозрительно смотрел на меня.

— Тут было… письмо.

Я сделала вид, что не поняла. Он не настаивал. Но его волнение не ускользнуло от меня, и я начала свои поиски. Через месяц я нашла в камине часть английской находки. Джон Говард, стекольщик из Стоурбриджа, доставил депутату заказанный им хрустальный графин соответственной модели. Слово «хрустальный» меня поразило, и я поехала в Стоурбридж, подкупила стекольщика и узнала, что, согласно заказу, пробка флакона была выдолблена внутри так, «чтобы никто этого не мог подозревать».

Люпен поднял голову:

— Это сообщение не оставляет никакого сомнения. Все же мне показалось, что такой тайник был бы слишком мал.

— Мал, но достаточен, — сказала она.

— Откуда вы знаете?

— От Прасвилля.

— Вы, значит, с ним виделись?

— С этого времени — да. Раньше мы с мужем прервали с ним всякие отношения. Прасвилль — человек более чем сомнительной нравственности, страшно тщеславный, и в деле Канала [109] Очевидно, имеется в виду открытый в 1869 г. Суэцкий канал в Египте, соединивший Красное море со Средиземным. он сыграл гадкую роль. Но это было несущественно. Мне нужна была помощь, а его только что назначили главным секретарем сыскной полиции.

— Знал ли он о поведении вашего сына Жильбера? — спросил Люпен.

— Нет. Я и ему тоже сказала, что Жильбер уехал и умер. Во всем остальном я была с ним откровенна. Когда я сообщила ему о результатах моих поисков, он подпрыгнул от радости. Мы долго разговаривали, и я узнала, что список был написан на клочке пергаментной бумаги, до того тонкой, что, будучи свернута шариком, она поместилась бы где угодно. Ни для него, ни для меня не оставалось никаких сомнений. Мы открыли тайник. Решено было действовать каждому порознь и тайно общаться друг с другом. Я его свела с Клементиной, привратницей, которая мне вполне предана.

— Но Прасвиллю она не очень предана, потому что я видел, как она ему изменяла.

— Теперь — может быть, но вначале она этого не делала, хотя посещения полиции были очень частыми. В это время, два месяца тому назад, появился Жильбер. Мать никогда не перестает любить свое дитя, что бы оно ни сделало. И притом Жильбер так очарователен. Вы его знаете… Он плакал, обнимал своего брата… Жака… Я простила его.