Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— Ахилл, Ахилл, — закричал Люпен слуге, — помоги мне положить ее на кровать.

Потом он принес флакон снотворного и заставил Клариссу проглотить несколько таблеток. Она вскоре закрыла глаза и уснула.

Люпен взял газету, которую читала Кларисса, и прочел следующее:

В связи с предстоящей казнью Жильбера и Вошери и возможными попытками Арсена Люпена освободить их приняты все меры предосторожности. Улицы, прилегающие к тюрьме, охраняются усиленными нарядами военных и полиции.

Сама казнь будет совершена перед тюрьмой на площадке у бульвара Араго. Приговоренные к смерти держатся с удивительным хладнокровием. «Неприятно лишь одно, — говорит Вошери, — что отрежут голову. Вот если бы патрон придумал способ, как переправить меня на тот свет, чтобы я и ахнуть не успел». «Я ничуть не сомневаюсь в своем патроне, — говорит Жильбер. — Если даже моя голова отскочит от тела, он найдет способ, как вернуть ее на место».

Люпен посмотрел на часы.

Было десять часов вечера.

Вокруг тюрьмы в эту ночь было шумно.

К семи утра бульвар Араго и все прилегавшие к тюрьме улицы охранялись сыскными агентами, которые пропускали прохожих не иначе, как подвергнув их настоящему допросу.

На улицах разместили два отряда инфантерии, а на случай тревоги поместили целый батальон на бульваре Араго. Прибыла муниципальная конная стража, прохаживались офицеры префектуры.

Гильотину сооружали посреди площадки на углу бульвара и улицы. Доносился глухой стук молотков.

К девяти часам, несмотря на дождь, собралась толпа. Появились несколько экипажей, в которых приехали должностные лица в черном. Появились еще два отряда солдат.

Вдруг все замолкло. В темноте показалось что-то белое. Дождь прекратился. Внутри, в конце коридора, где помещались камеры приговоренных, слышны были тихие голоса людей, одетых в черное.

Директор тюрьмы отдал распоряжение открыть камеры и вывести Жильбера и Вошери.

Вошери, увидев Жильбера, крикнул:

— Что, малыш, патрон-то нас бросил?

Процессия спустилась по лестницам; у канцелярии остановились, чтобы выполнить необходимые формальности. Шли двором, вдоль стен, до угла бульвара.

Прошли еще несколько шагов… Вошери, увидев гильотину, подался назад.

Жильбер плелся, опустив голову, поддерживаемый помощником и священником.

Гильотина была перед ними.

По знаку, данному палачом, Вошери схватили, приподняли и потащили почти бегом.

Тут произошло нечто поразительное: вдруг раздался выстрел из дома напротив.

Помощники остановились.

Вошери начал медленно оседать.

— Что такое? Что с ним? — посыпались вопросы.

— Он ранен.

На лбу Вошери появилась кровь и потекла ему на лицо.

— Спасибо, патрон, — успел сказать Вошери.

Взгляд его остановился, и он рухнул на землю.

— Он умер! — закричал кто-то.

— Скорее, скорее! — раздался голос распорядителя казни. — Нужно успеть со вторым!

Он не договорил. Раздался второй выстрел. Распорядитель закачался и упал со стоном:

— Продолжайте, поторопитесь со вторым…

Но помощники уже разбежались. Площадь вокруг гильотины опустела.

После первого же выстрела кто-то заметил на втором этаже человека с еще дымящимся ружьем в руках. В него выстрелили, но не попали, а он, взобравшись на стол, прицелился во второй раз, выстрелил и скрылся.

Неслыханное по своей дерзости событие вызвало живейшие толки. В одиннадцать часов утра в кабинете префекта полиции состоялось заседание. Доклад делал начальник охраны. Удалось выяснить, сказал он, что накануне происшествия, около полуночи, кто-то позвонил в дом на бульваре Араго. Привратница открыла двери, так как неизвестный сказал, что послан полицией относительно завтрашней казни. Как только она вышла к нему, он схватил ее, заткнул рот тряпкой и связал.

Через десять минут господин и дама, жившие на первом этаже и возвращавшиеся домой, были схвачены тем же субъектом и заперты в пустую лавку. Жилец второго этажа был также схвачен и заперт у себя, в собственной квартире. Неизвестный же расположился на третьем этаже, никем не занятом.

— Ну и, разумеется, вы не сомневаетесь, что неизвестный — Арсен Люпен? — спросил префект полиции.

— Без всякого сомнения.

— Но в таком случае, — прошептал префект, обращаясь к Прасвиллю, — субъект, взятый под надзор в его квартире на площади Клиши, вовсе не Арсен Люпен?

— Арсен Люпен.

— Значит, его не арестовали, если он вышел ночью из своего дома?

— Он вышел другим ходом.

— А вы этого выхода не знали?

— Я только что узнал об этом, осматривая его квартиру.

— Там никого не было?

— Никого. Сегодня утром его слуга Ахилл увез даму, которая проживала у Люпена.

— Как ее зовут?

— Не знаю, — ответил Прасвилль после минутного колебания.

— Известно ли вам, под каким именем проживал Люпен?

— Под именем господина Николя, профессора словесности. Вот его визитная карточка.

Не успел он закончить фразу, как швейцар доложил префекту полиции, что его немедленно требуют в Елисейский дворец, куда уже прибыл президент совета.

— Сейчас отправляюсь. — И прибавил сквозь зубы: — Сейчас решится судьба Жильбера!

В это время швейцар подал Прасвиллю визитную карточку. Тот, посмотрев на нее, задрожал и прошептал:

— Проклятие!

На карточке было написано: «Господин Николь, профессор словесности».

Проходя к себе в кабинет, Прасвилль узнал в сидящем в приемной субъекте господина Николя.

— Проклятие, — сказал себе Прасвилль. — Ну и нахал!

Он закрыл дверь своего кабинета и позвал секретаря.

— Господин Лартиг, как только проведете сюда господина из приемной, сразу же разместите в вашем кабинете человек десять крепких парней. По первому моему звонку они должны будут ворваться в кабинет с револьверами и взять этого субъекта. Вы поняли?

— Да, господин секретарь.

— Прекрасно. Теперь пригласите, пожалуйста, господина Николя.

Секретарь вышел.

— Если у Люпена есть список двадцати семи, — говорил себе Прасвилль, — возьмем список. Если он без списка, возьмем его самого.

В дверь постучали.

— Войдите, — крикнул Прасвилль.

Господин Николь робко прошел в комнату и уселся на самый край предложенного ему стула.

— Список, — протянул руку Прасвилль.