Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Херлок Шолмс в восхищении смотрел на него.

— Ах, вот оно что, но, дружище, откуда вы все это знаете? Ваше ясновидение смущает меня, мне почти стыдно.

— О, это очень просто, — сказал Вильсон, пыжась от гордости, — это все я вчера разметил, следуя вашим же инструкциям… точнее, инструкциям Арсена Люпена, потому что письмо от вас было написано им.

Быть может, в эту минуту Вильсону грозила еще более страшная опасность, чем во время схватки в кустах. На Шолмса накатило бешеное желание задушить Вильсона. Беря себя в руки, он изобразил нечто вроде улыбки и произнес:

— Прекрасно, прекрасно, вот это отличная работа, главное, она сильно продвигает дело. Ваши восхитительные способности к анализу и ваша наблюдательность принесли еще какие-нибудь плоды? Я бы воспользовался достигнутым вами.

— Нет, ей-богу, я только это и сделал.

— А жаль! Такое многообещающее начало. Но раз так, нам ничего другого не остается, как уйти восвояси.

— Уйти! Но как?

— Как обычно уходят все добрые люди: через дверь.

— Но она закрыта.

— Ее откроют.

— Кто?

— А вы позовите вон тех двух полицейских, которые прохаживаются по проспекту.

— Но…

— Что «но»?

— Но это весьма унизительно… Что скажут, когда выяснится, что вы, Херлок Шолмс, и я, Вильсон, были пленниками Арсена Люпена?

— Чего же вы хотите, дорогой мой, — ответил Шолмс, — все будут хохотать, держась за бока. Но ведь мы не можем избрать этот дом своим местожительством.

— И вы не попытаетесь ничего предпринять?

— Нет.

— И все-таки ведь человек, принесший нам корзинку с провизией, не проходил через сад — ни туда, ни обратно. Стало быть, существует другой выход. Поищем его, и у нас не будет необходимости обращаться за помощью к полицейским.

— Довольно резонно. Только вы забываете о том, что этот выход вся парижская полиция искала целых шесть месяцев, да и я, пока вы спали, обошел особняк сверху донизу. Ах, бедный мой Вильсон, Арсен Люпен — та дичь, к которой мы не приучены. Этот человек лазеек за собой не оставляет…

…В одиннадцать часов Херлок Шолмс и Вильсон были освобождены… и отведены в ближайший полицейский участок, где комиссар, сурово допросив, отпустил их, отчаянно им сочувствуя.

— Очень сожалею, господа, по поводу того, что с вами произошло. У вас будет прискорбное мнение о французском гостеприимстве. Боже мой, какую ночь вам пришлось пережить! Ах, у этого Люпена нет никакого почтения.

Фиакр отвез их в «Палас-отель» на Елисейских Полях. Вильсон попросил ключ от своего номера.

Поискав его, портье, очень удивившись, сказал:

— Но, сударь, вы же сдали номер.

— Я! Каким образом?

— Сегодня утром письмо от вас нам принес ваш друг.

— Какой друг?

— Который вручил ваше письмо… Постойте-ка, вот ваша визитная карточка, она прикреплена к этому письму. Держите.

Вильсон взял письмо и визитную карточку. Это действительно была одна из его визитных карточек, а письмо было написано его почерком.

— Господи боже, — прошептал он, — еще одна мерзкая выходка.

И с тревогой добавил:

— А наши вещи?

— Ваш друг унес их.

— И вы все отдали ему?

— Разумеется, ваша визитная карточка давала нам на это право.

— В самом деле… В самом деле…

И они пошли вдвоем куда глаза глядят, вдоль по Елисейским Полям, медленно и молча. Улица была красиво освещена осенним солнцем. Воздух был приятен и свеж.

Дойдя до круга, Херлок закурил трубку и пошел дальше. Вильсон воскликнул:

— Я не понимаю вас, Шолмс, вы так спокойны! Над вами издеваются, играют с вами, как кошка с мышкой… А вы не говорите ни слова!

Шолмс остановился и сказал ему:

— Вильсон, я думаю о вашей визитной карточке.

— И что же?

— А то, что этот человек, зная, что ему предстоит борьба с нами, обзавелся образцами вашего и моего почерков и теперь у него в бумажнике всегда наготове одна из ваших карточек. Вот и подумайте, какая предусмотрительность, какая проницательность, какие методы и какая организованность у него во всех действиях!

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, Вильсон, что сражаться с врагом, который так блистательно вооружен, так замечательно подготовлен, и победить его — надо быть… надо быть мной. И еще, как вы могли убедиться, Вильсон, — добавил он, смеясь, — с первого раза это не получается.

В шесть часов в вечернем выпуске «Эко де Франс» появилась такая заметочка:

Сегодня утром господин Тэнар, комиссар полиции Шестнадцатого округа, освободил господ Херлока Шолмса и Вильсона, заточенных стараниями Арсена Люпена в особняке покойного барона д’Отрека, где они прекрасно провели ночь.

Лишившись, сверх всего, своих чемоданов, они подали в суд на Арсена Люпена.

Арсен Люпен, который на этот раз довольствовался тем, что преподнес им небольшой урок, умоляет их не заставлять его прибегать к более суровым мерам.

— Фу, — фыркнул Херлок Шолмс, скомкав газеты, — что за мальчишество! Это мой единственный упрек Люпену… слишком много ребячества… Галерка зря на него ставит… В этом человеке сидит уличный мальчишка!

— Так что же, Херлок, все то же спокойствие?

— Да, все то же спокойствие, — ответил Шолмс, и голос его прозвучал ужасающе гневно. — Какого черта вы действуете мне на нервы? Я АБСОЛЮТНО УВЕРЕН В ТОМ, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО — ЗА МНОЙ!

Какова бы ни была закалка у человека, а Шолмс — один из тех, перед кем невезение попросту бессильно, — бывают такие обстоятельства, перед лицом которых самый бесстрашный нуждается в том, чтобы как-то собраться, прежде чем снова испытать свои шансы в борьбе.

— У меня сегодня выходной, — сказал он.

— А у меня?

— Вы, Вильсон, купите одежду и белье, чтобы у нас было во что одеться. А я в это время отдохну.

— Отдыхайте, Шолмс. Я начеку.

Вильсон произнес эти слова со всей значительностью часового, поставленного на аванпост и потому подвергающегося наихудшим опасностям. Он прогнулся. Мускулы его напряглись. Орлиным взором он обозрел скромное пространство гостиничной комнаты, где они поселились.

— Будьте начеку, Вильсон. Я воспользуюсь этим, чтобы выработать план, более подходящий для того противника, с которым нам предстоит сразиться. Понимаете, Вильсон, мы с вами недооценили Арсена Люпена. Нужно все начать сначала.

— И даже раньше, если это возможно. Но хватит ли нам времени?

— Девять дней, старый мой друг! Пять из них даже лишние.

Все послеобеденное время англичанин курил и спал. И только наутро приступил к выполнению намеченных операций.