Гилберт Честертон - Три орудия смерти - английский и русский параллельные тексты

Нога убитого была захлестнута веревочной петлей, накинутой, по-видимому, во время борьбы. There was a smear or so of blood, though very little; but the body was bent or broken into a posture impossible to any living thing. Были замечены и пятна крови, правда, весьма немногочисленные; но труп был изогнут или, вернее, скорчен и лежал в позе, какую немыслимо принять живому существу. It was Sir Aaron Armstrong. Это и был сэр Арон Армстонг. A few more bewildered moments brought out a big fair-bearded man, whom some travellers could salute as the dead man's secretary, Patrick Royce, once well known in Bohemian society and even famous in the Bohemian arts. Через несколько минут подоспел рослый светлобородый человек, в котором кое-кто из ошеломленных пассажиров признал личного секретаря покойного, Патрика Ройса, некогда хорошо известного в богемных кругах и даже прославленного в богемных искусствах. In a manner more vague, but even more convincing, he echoed the agony of the servant. Выказывая свои чувства более неопределенным, но при этом и более убедительным образом, он стал вторить горестным причитаниям лакея. By the time the third figure of that household, Alice Armstrong, daughter of the dead man, had come already tottering and waving into the garden, the enginedriver had put a stop to his stoppage. А когда из дома появилась еще и третья особа, Элис Армстронг, дочь умершего, которая бежала неверными шагами и махала рукой в сторону сада, машинист решил, что долее медлить нельзя. The whistle had blown and the train had panted on to get help from the next station. Он дал свисток, и поезд, пыхтя, тронулся к ближайшей станции за помощью. Father Brown had been thus rapidly summoned at the request of Patrick Royce, the big ex- Bohemian secretary. Так получилось, что отца Брауна срочно вызвали по просьбе Патрика Ройса, этого рослого секретаря, в прошлом связанного с богемой. Royce was an Irishman by birth; and that casual kind of Catholic that never remembers his religion until he is really in a hole. По происхождению Ройс был ирландец; он принадлежал к числу тех легкомысленных католиков, которые никогда и не вспоминают о своем вероисповедании, покуда не попадут в отчаянное положение. But Royce's request might have been less promptly complied with if one of the official detectives had not been a friend and admirer of the unofficial Flambeau; and it was impossible to be a friend of Flambeau without hearing numberless stories about Father Brown. Но вряд ли просьбу Ройса исполнили бы так быстро, не будь один из официальных сыщиков другом и почитателем непризнанного Фламбо: ведь невозможно быть другом Фламбо и при этом не наслушаться бесчисленных рассказов про отца Брауна.

Hence, while the young detective (whose name was Merton) led the little priest across the fields to the railway, their talk was more confidential than could be expected between two total strangers.	А посему когда молодой сыщик (чья фамилия была Мертон) вел маленького священника через поля к линии железной дороги, беседа их была гораздо доверительней, нежели можно было бы ожидать от двоих совершенно незнакомых людей.
"As far as I can see," said Mr. Merton candidly, "there is no sense to be made of it at all.	- Насколько я понимаю, - заявил Мертон без обиняков, - разобраться в этом деле просто немыслимо.
There is nobody one can suspect.	Тут решительно некого заподозрить.
Magnus is a solemn old fool; far too much of a fool to be an assassin.	Магнус - напыщенный старый дурак; он слишком глуп для того, чтобы совершить убийство.
Royce has been the baronet's best friend for years; and his daughter undoubtedly adored him.	Ройс вот уже много лет был самым близким другом баронета, ну а дочь, без сомнения, души не чаяла в своем отце.
Besides, it's all too absurd.	И, помимо прочего, все это - сплошная нелепость.
Who would kill such a cheery old chap as Armstrong?	Кто стал бы убивать старого весельчака Армстонга?
Who could dip his hands in the gore of an after-dinner speaker?	У кого поднялась бы рука пролить кровь безобидного человека, который так любил застольные разговоры?
It would be like killing Father Christmas."	Ведь это все равно что убить рождественского деда.
"Yes, it was a cheery house," assented Father Brown.	- Да, в доме у него действительно царило веселье,- согласился отец Браун.
"It was a cheery house while he was alive.	- Веселье это не прекращалось, покуда хозяин оставался в живых.
Do you think it will be cheery now he is dead?"	Но как вы полагаете, сохранится ли оно теперь, после его смерти?
Merton started a little and regarded his companion with an enlivened eye.	Мертон слегка вздрогнул и взглянул на собеседника с живым любопытством.
"Now he is dead?" he repeated.	- После его смерти? - переспросил он.
"Yes," continued the priest stolidly, "he was cheerful.	- Да, - бесстрастно продолжал священник, -хозяин-то был веселым человеком.
But did he communicate his cheerfulness?	Но заразил ли он своим весельем других?
Frankly, was anyone else in the house cheerful but he?"	Скажите откровенно, есть ли в доме еще хоть один веселый человек, кроме него?
A window in Merton's mind let in that strange light of surprise in which we see for the first time things we have known all along.	В мозгу у Мертона словно приоткрылось оконце, через которое проник тот странный проблеск удивления, который вдруг как бы проясняет то, что было известно с самого начала.
He had often been to the Armstrongs', on little police jobs of the philanthropist; and, now he came to think of it, it was in itself a depressing house.	Ведь он часто заходил к Армстронгам по делам, которые старый филантроп вел с полицией, и теперь он вспомнил, что атмосфера в доме действительно была удручающая.

The rooms were very high and very cold; the decoration mean and provincial; the draughty corridors were lit by electricity that was bleaker than moonlight.	В комнатах с высокими потолками стоял холод, обстановка отличалась дурным вкусом и дешевой провинциальностью; в коридорах, где гулял сквозняк, горели слабые электрические лампочки, светившие не ярче луны.
And though the old man's scarlet face and silver beard had blazed like a bonfire in each room or passage in turn, it did not leave any warmth behind it.	И хотя румяная физиономия старика, обрамленная серебристо-седой бородой, озаряла, как яркий костер, каждую комнату и каждый коридор, она не оставляла по себе ни капли тепла.
Doubtless this spectral discomfort in the place was partly due to the very vitality and exuberance of its owner; he needed no stoves or lamps, he would say, but carried his own warmth with him.	Разумеется, это ощущение могильного холода до известной степени порождалось самою жизнерадостностью и кипучестью владельца дома, ему не нужны печи или лампы, сказал бы он, потому что его согревает собственное тепло.
But when Merton recalled the other inmates, he was compelled to confess that they also were as shadows of their lord.	Но когда Мертон вспомнил других обитателей дома, ему пришлось признать, что они были лишь тенями хозяина.
The moody man-servant, with his monstrous black gloves, was almost a nightmare; Royce, the secretary, was solid enough, a big bull of a man, in tweeds, with a short beard; but the straw-coloured beard was startlingly salted with grey like the tweeds, and the broad forehead was barred with premature wrinkles.	Угрюмый лакей с его чудовищными черными перчатками вполне мог бы привидеться в ночном кошмаре, Ройс, личный секретарь, здоровяк в твидовых брюках, смахивающий на быка, носил коротко подстриженную бородку, но в этой соломенно-желтой бородке уже странным образом пробивалась ранняя седина, а широкий лоб избороздили морщины.
He was good-natured enough also, but it was a sad sort of good-nature, almost a heart-broken sort - he had the general air of being some sort of failure in life.	Конечно, он был вполне добродушен, но добродушие это было какое-то печальное, почти скорбное, - у него был такой вид, словно в жизни его постигла жестокая неудача.
As for Armstrong's daughter, it was almost incredible that she was his daughter; she was so pallid in colour and sensitive in outline.	Ну а если взглянуть на дочь Армстронга, трудно поверить, что она и в самом деле приходится ему дочерью; лицо у нее такое бледное, с болезненными чертами.
She was graceful, but there was a quiver in the very shape of her that was like the lines of an aspen.	Она не лишена изящества, но во всем ее облике ощущается затаенный трепет, который делает ее похожей на осу.
Merton had sometimes wondered if she had learnt to quail at the crash of the passing trains.	Иногда Мертон думал, что она, вероятно, очень пугается грохота проходящих поездов.
"You see," said Father Brown, blinking modestly, "I'm not sure that the Armstrong cheerfulness is so very cheerful- for other people.	- Видите ли, - сказал отец Браун, едва заметно подмигивая, - я отнюдь не уверен, что веселость Армстронга доставляла большое удовольствие... м-м... его ближним.
You say that nobody could kill such a happy old man, but I'm not sure; ne nos inducas in tentationem.	Вот вы говорите, что никто не мог убить такого славного старика, а я в этом далеко не убежден: ne nos inducas in tentationem .
If ever I murdered somebody," he added quite simply, "I dare say it might be an Optimist."	Я лично если бы и убил человека, - добавил он с подкупающей простотой, - то уж непременно какого-нибудь оптимиста, смею заверить.
"Why?" cried Merton amused.	- Но почему? - вскричал изумленный Мертон.

Читать дальше