Виктор Акулов - Чужакам тут не место!

Африканец рисовал родину в ярких красках. Туда, однако, не торопился. Рисуя, он хвалился, как на лондонской свободе имел одновременно две жены. Ему, говорил, мусульманину, можно.

– И что тут хорошего? – недоумевала воспитательница. – Ты здесь. Они там. Заранее было ясно, что все так закончится.

Она, бывало, высказывалась негативно насчет ислама. Я не вслушивался. Кто знает, может, это даже пронзительные обличительные монологи. Но я был занят. Слепить бы пистолетик. Здесь воспитательница помогла, когда выдала мне запасы глины в комнату. Домашняя, как в школе, работа. Хотя такое по тюремно-санаторному уставу не положено.

– Не волнуйся, Victor, – она хлопала меня по плечу. – Ты освободишься. Вечно держать взаперти не будут. Ты ничего страшного не сделал. На воле найдешь англичанку. Женишься. И таким образом легализуешься.

Теперь моя комната стала похожа на мастерскую. Беспорядочно разложенные листы и глина. Паша ругался. Я тоже повышал голос. Отныне мне, занятому хоть чем-то, по силам долго сидеть в колнбруках. И без бунтарского писка. Так и протянул бы до спидозного апокалипсиса и умер бы бесславно. Чем же я занимался? Не смейтесь, не крутите, бога ради, пальцем у виска, но я, взрослый дядя, заключенный, 26, лепил человечков. Преимущественно – воинов. Их доспехи – из сигаретной фольги. Человечков дарил, как мне казалось, хорошим людям. Надеюсь, что не ошибся и они по-прежнему хорошие.

Но главный замысел моей жизни не получался. Это статуэтка писателя Вячеслава Дёгтева. Я лепил, ломал, снова лепил. Статуэтка, уменьшенная копия, частично выглядела как хотел: рубаха, улыбка, усы, в руке оголенная казачья шашка. Но лицо, самое главное, не было похоже. Хотя я изучал в интернете видеозаписи, как делают глиняные портреты. Хотя со мной всегда фотография писателя. И если обрету дом, то повешу его портрет на стену. Есть причины…

Ночью забывал о неудачах, если погружался в мечты. Придет время – сделаю этому писателю памятник. Возможно, заплачу мастеру. Возможно, собственноручно. Но вначале было бы неплохо освободиться из гостеприимного (без кавычек, без иронии) Колнбрука.

Я попал на тюремную доску почета. Фотографии моих человечков висели на стене рядом с изображением других, на взгляд воспитателей, интересных работ. Да, мои бритоголовые друзья детства улиц разбитых фонарей тут посмеялись бы, держась за животы! Доска. Почет. Витя. Нежданно. Негаданно.

Однажды утром агенты забрали Пашу опять. И он не вернулся. Как бы не перевели в крим. тюрьму. Возможно, толкнул агента. Если не подрался. Мы, нелегалы, тоже люди и тоже с нервами. Спустя неделю Паша позвонил мне из Киева. Все-таки – мои соболезнования! – депортировали. Он рассказал, что агенты держали его руки и ноги. Они вкололи снотворное. Затем… Паша проснулся в самолете над облаками. И эти облака ему не казались бело-праздничными, как другим пассажирам. В Лондоне осталась семья. Теперь я крепче убедился: сопротивление бесполезно. По законам Англии (не хочется писать Велико… уже, знаете ли, не велико) иностранцев поощряется содержать взаперти неограниченное время. Получается, пожизненно. Выходы отсюда – или морг, или самолет. Такое не всем по душе после… лет жизни здешней оседлости. И это без подробностей о беженцах. Они тут тоже ждут чудо. Новость для некоторых европейцев: не все беженцы врут. И это не только мое мнение. Иногда возле тюрьмы митинговали английские защитники нелегалов. На их взгляд, о людях судят не по паспорту. Ибо все люди равны. А земли хватает. Они не только просто-напросто болтали в рупоры и махали плакатами. Более того, скованные друг с другом, ложились под автозаки, когда те выезжали из Колнбрука в аэропорт. В первую очередь заступались за экс-беженцев под тенью депортации. Они правы. Тут, действительно, серьезная проблема. Европа, обещая убежище, протянула руку помощи. И эта рука оказалась миражем гуманизма. Иноземные борцы за свободу теперь в ожидании депортаций. Убежище – губу раскатали. Хотя какие там борцы! «Хотели демократию, как в Европе», – говорят. И они – не что иное, как власовцы тропиков и пустынь, предатели по калькулятору, а также слабоумные недалекого ума без калькулятора из последнего вагона. И мне их не жалко. Пусть сидят, где сидят. И демократический флаг им в руки.

В моем рюкзачке оставался мобильник. Я надеялся его похитить во время осмотра одежды. И вот меня повели на вещевой склад. Первое место, куда я попал в Колнбруке. Там получил в руки свой рюкзачок. Сел на корточки. Открыл. Копался в вещах. Тюремщик наблюдал рядом. Я вынул зарядку и мобильник, сжав в руке кистью вверх. Таким образом переложил в карман.

– Что ты взял? – спросил тюремщик. – Зарядку.

Я поднялся во весь рост. Вынул из кармана кабель.

– Да, бери. Это можно, – сказал он.

Повезло, что не проверил мои карманы. Обманул ли его? Я действительно взял и кабель. Теперь с его помощью заряжал мобильник от компьютера. Вначале оборачивал телефон газетой. Потом подключал. Нельзя, чтобы тюремщики увидели видеокамеру телефона. Ведь отберут. В мобильнике музыка и фотографии. Это прибавляло душевных сил.

Депорт. агент: очки, темно-зеленый пиджак, лакированные туфли. Он разглагольствовал, что, по законам Англии, иностранцев, как я, поощряется держать взаперти, пока не вышлют. Далее следовало его предложение о капитуляции. Более того, обещание подачки в сто фунтов стерлингов. Столько, по словам агента, хватит на прощальное виски в самолете.

– Спасибо. Виски не пью.

– У тебя нет шансов. Улетай. Я видел список мест, где ты был. – Это показали мои отпечатки пальцев. – Даже не пробуй притвориться беженской жертвой… Рассказывай, где был до Англии?

– Ты сам только что сказал, как знаешь, где я был.

Ему, кажется, со мной было непросто. При аресте не обнаружили мой паспорт. Значит, без поездки в консульство не депортируешь. А российский консул не даст лессе-пассе, если не хочешь на родину, если не в розыске. И агент в тупике. Мы оба в тупике. Мне, правда, хуже. Хотя я называл свое настоящее имя и место рождения. Но мои паспорта закопаны далеко и давно. Уже забыл, в каких лесах спрятаны. Предыдущие паспорта сжег. И вот отпечатки прояснили, что я был не только на острове… И такого любознательного путешественника упекли за решетку. И все отчасти потому, что однажды мне стало тесно в Итаке-Воронеже. «Пустяки! – сказал себе. – Держись, пацан. Марко Поло тоже сидел. В других далеко не санаторных условиях сидел!»

И теперь агент отравлял мое настроение. Из своего скромного тюремного доанглийского опыта знаю, что агенты, как правило, наглые и недовольные. Для них будто бы спец. отбор при поступлении на работу. Невольно задаешься вопросом: неужели их в детстве колотили иностранцы? Горшок, что ли, неужели отобрали? Агенты разговаривают оскорбительно. Можно подумать: занял у них бабло и не вернул. Раньше я отвечал агенту, опустив глазки в пол, как будто спасаюсь и от КГБ, и от бандитов. Позже расширил географию своих действий. На вопросы виновато улыбался и смотрел на солнышко за окошком. А недавно я вырос и кое-что понял. Так вот. Ни англичане, ни другие не сотворили эту планету, чтобы указывать, где ходить, а где нельзя! Я сам себе хозяин! Все это сказал агенту.