Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Нет, я все еще верю. Особенно с тех пор как узнал вас. Некоторое время они продолжали прогулку в молчании. Согласный ритм их шагов поддерживал в них одинаковое течение мыслей. Они пересекли обширный двор, поднялись по узкой темной лестнице. Вскоре они очутились в соборе, среди египетских богов.

— А я не верю, — сказала она, — я просто знаю, что моя страна существует… Она столь же реальна, как и здешний мир. Только об этом не надо говорить вслух.

Египетские статуи провожали их пустыми глазницами. Навстречу то и дело попадались отполированные до блеска саркофаги; испещренные таинственными знаками каменные плиты, а в торжественной глубине пустынных залов — гримасничающие морды, невероятные оскаленные рыла с глубокими отметинами пронесшихся веков, присевшие на задние лапы звери — чудовищная окаменевшая фауна.

— Когда-то я уже проходила здесь под руку с мужчиной, — прошептала она. — Это было давно, очень давно. Он был похож на вас, только носил бакенбарды.

— Это несомненно иллюзия. Иллюзия уже виденного. Дежа вю. Такое бывает сплошь и рядом.

— О нет!.. Я могла бы привести вам потрясающие своей достоверностью детали… А вот послушайте: передо мной часто встает городок — не знаю его названия… Я даже не знаю, во Франции ли он, и однако задумчиво гуляю по его улицам, будто жила там всегда… Через город протекает река… Справа, на берегу, стоит галло-римская триумфальная арка… Если подняться по проспекту, обсаженному большими платанами, слева увидишь арены… несколько сводов, обвалившихся лестниц. В глубине арен высятся три тополя, поодаль пасется стадо баранов.

— Но… я же знаю этот город! — вскричал Флавьер. — Ведь это Сент. А река — Шаранта.

— Может быть…

— Но от арен уже почти ничего не осталось… И тополей больше нет.

— В мое время они были… А небольшой фонтан — он еще существует? Девушки приходили и бросали в него булавки, веря, что это поможет им до конца года выйти замуж.

— Фонтан Святой Эстеллы!

— А церковь за аренами… высокая, с древней колокольней?.. Мне всегда нравились старинные церкви.

— Собор Святого Евтропия!

— Вот видите…

Они медленно брели вдоль загадочных обломков, от которых исходил запах воска. Иногда им навстречу попадался одинокий посетитель внимательный, сосредоточенный, ушедший в созерцание памятников старины. Они же были поглощены только собой, рассеянно скользя взглядом по проплывавшим мимо львам, сфинксам и крылатым быкам.

— Как, вы говорили, называется этот город? — нарушила молчание Мадлен.

— Сент… Он расположен близ Руайана.

— Должно быть, я жила там… раньше.

— Раньше?.. В детстве?

— Нет, — безмятежно ответила Мадлен, — в моей предыдущей жизни.

Флавьер даже не стал возражать. Слова Мадлен будили в нем слишком много отзвуков.

— Где вы родились? — спросил он.

— В Арденнах, у самой границы. Война ни разу не обходила наши края стороной. А вы?

— Я рос у бабки, под Сомюром.

— Я была единственным ребенком в семье. Мама часто болела, а отец проводил все свое время на фабрике. У меня было не слишком веселое детство.

Они вошли в зал, стены которого были увешаны картинами: рамы блестели вокруг, будто отраженные в сотне зеркал. Глаза с портретов устремлялись на них, и они шли, провожаемые этими цепкими взглядами. Иногда это были вельможи с надменными лицами, иногда — богато одетые офицеры с рукой на эфесе шпаги, позади которых непременно раздувала ноздри вставшая на дыбы лошадь.

— А в юные годы, — негромко проговорил Флавьер, — вас не посещали подобные сны, предчувствия?..

— Нет. Я была всего лишь одинокой молчаливой девочкой.

— В таком случае… как это пришло к вам?

— Внезапно, и не так давно… Я вдруг почувствовала, что я не у себя дома, что я живу у чужого человека… знаете, иногда вот так просыпаешься и не узнаешь обстановки вокруг.

— Да… Будь я уверен, что не рассержу вас, — добавил Флавьер, я непременно задал бы вам один вопрос.

— Мне нечего скрывать, — задумчиво ответила Мадлен.

— Вы разрешите?

— Прошу вас.

— Вы еще думаете о… о том, чтобы исчезнуть?

Мадлен остановилась и подняла на Флавьера глаза — глаза, которые, казалось, всегда кого-то о чем-то умоляли.

— Вы не поняли, — прошептала она.

— И все же ответьте.

Перед одной из картин собралась кучка посетителей. Флавьер мельком увидел крест, бледное тело, уроненную на плечо голову, струйку крови на левой стороне груди. Чуть поодаль виднелось обращенное к небу женское лицо. Мадлен, опиравшаяся на его руку, весила, казалось, не больше, чем тень.

— Нет… Не будем больше об этом.

— Нет, будем… Это в ваших интересах, да и в моих тоже.

— Роже… Умоляю вас…

Она лишь слегка повысила голос, но тем не менее что-то в ее тоне заставило Флавьера вздрогнуть. Он обнял Мадлен за плечи, прижал к себе.

— Неужто вы не понимаете, что я люблю вас? Что боюсь вас потерять?

Как заводные куклы они шагали среди многочисленных ликов мадонны, изображений мертвенно-бледного Христа на распятии, Христа, оплакиваемого Богородицей. Мадлен сжала его руку.

— Вы внушаете мне страх, — сказал он. — Но вы нужны мне. Быть может, мне нужно ощутить страх… чтобы отречься от той жизни, какую я веду… Если бы я только был уверен, что вы не ошибаетесь!

— Пойдемте отсюда.

В поисках выхода они пересекли пустые залы. Она не отпускала его руки — напротив, цеплялась за нее все крепче. Они сбежали по ступеням и слегка запыхавшись вышли к газону, над которым повисла крохотная радуга от вращающегося фонтанчика. Флавьер остановился.

— Я все спрашиваю себя, не повредились ли мы оба в уме… Вы помните, что я говорил вам минуту назад?

— Да, — ответила Мадлен.

— Я признавался вам в любви… Вы слышали?

— Да.

— Если я повторю, что люблю вас, вы не рассердитесь?

— Нет.

— Невероятно!.. Может, погуляем еще немного? Нам нужно столько сказать друг другу!

— Нет… Я устала. Я хочу домой.

Она была бледна и казалась испуганной.

— Я найду такси, — предложил Флавьер. — Но прежде примите этот маленький подарок.

— Что это?

— Откройте! Откройте!

Она развязала узелок, развернула обертку, положила портсигар и зажигалку на вытянутую ладонь и покачала головой. Потом открыла портсигар и прочла два слова, написанные на кусочке картона.

— Мой бедный друг, — промолвила она.

— Идем!

Он повел ее на улицу Риволи.

— Только, ради Бога, не вздумайте благодарить, — сказал он. — Я знаю, вам хотелось новую зажигалку… Завтра увидимся?

Она согласно кивнула.

— Прекрасно. Поедем за город… Нет-нет, ничего не говорите. Оставьте мне воспоминание об этом дне… А вот и такси… Милая моя Эвридика, вы и представить себе не можете, каким счастьем меня одарили.