Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Нет, спасибо, — сказала она, — сходи лучше за моей палитрой и коробками.

Я побежал, но мне бежать приходилось с большой осторожностью — дорога уже пропиталась влагой и стала скользкой. Издалека машина казалась лодкой в воде. Открытые дверцы, зажженные фары, музыка и разбросанные вещи создавали ощущение катастрофы, и вот тут тревога и страх проникли мне в душу. Я выключил мотор и забрал свою куртку — там были все мои документы и чековая книжка. Затем наудачу прихватил два узла, прикинув, что понадобится сходить раз пять или шесть, чтобы перетащить все… туда и обратно триста метров… нет, на это времени не хватит. Я увидел Мириам: она шла мне навстречу.

— Оставайся там, — крикнул я.

Мириам миновала меня словно постороннего, словно случайного прохожего. Она думала только о том, чтобы отспорить у моря свое добро. Она хромала в своих узеньких городских лодочках, но продвигалась вперед — упрямица, привыкшая побеждать. В двадцати метрах от маяка я почувствовал под ногами воду. Туфли тут же промокли. Однако плиты дороги были пока ясно различимы. Прозрачная вода оставалась еще невидимой, однако море уже сровнялось с дорогой, и из темноты слышался рокочущий плеск — голос прибывающей воды, которая нашла уклон и все убыстряет бег. Вскарабкавшись с узлами на цоколь, я перевел дыхание. Я отчетливо видел силуэт Мириам. Казалось, она идет по просторному серому лугу: плит дороги уже не было видно. На меня нахлынул панический страх. Я спрыгнул вниз, подняв фонтанчик грязи, и опустил руку в воду: она текла сквозь мои пальцы живая и теплая. И набежало ее уже три или четыре сантиметра.

— Мириам! Вернись!

Она даже головы не повернула. Теперь мне уже приходилось делать усилие, чтобы нащупать дорогу под ногами. Плиты виднелись по-прежнему, но словно сквозь туман. Обрывки водорослей, щепочки все быстрее пересекали дорогу.

— Мириам! Отзовись! О Господи!

Она остановилась, сняла туфли, забросила их подальше и продолжала идти. Она была уже у машины, а мне предстояло пройти еще метров сто, и по мере того, как я удалялся от маяка, я невольно замедлял шаги, почти физически ощущая, как сужается безопасная зона, центром которой он был. Мириам набрала сколько смогла унести и медленно, склонив голову набок, двинулась обратно. Я прошел еще немного и вдруг рухнул в яму по щиколотку. Едва не упав, я остановился, чувствуя, что и сердце у меня останавливается. Море уже пенилось над дорогой. Я оглянулся — маяк был не так уж далеко. Он возвышался гигантом над шевелящейся равниной. Плавать я не умею, так что стоит мне оказаться вне дамбы, и я погиб. Я сделал еще несколько неуверенных шагов вперед. Мириам мужественно шлепала по грязи, вокруг нее плескалась вода. И вдруг во мне ожила вся моя досада на нее, и по глупейшей ассоциации на память пришли слова, которые напевала Мириам:

Пока что она весьма преуспела. Она хотела удержать меня при себе любыми средствами. И теперь мы оба в ловушке. Холод леденил мне ноги, и я уже чувствовал напор воды. Мириам, видно, тоже приходилось нелегко — она даже слегка покачивалась. Понемногу мы сближались.

— Брось все! — крикнул я.

То ли вода поднималась слишком быстро, то ли дорога здесь понижалась, но вода достигла мне до колен. Я почувствовал, что теперь мы уже рискуем жизнью. Я слышал хриплое дыхание Мириам. А потом — громкий всплеск: она упала и теперь пыталась встать в пенном водовороте.

— Нога, — простонала она. — Не могу…

Она была метрах в тридцати от меня. Течение покачивало меня, будто дерево с подточенными корнями. Мириам удалось встать на одно колено, теперь она собирала свою поклажу. Я прошел еще метр-два. Вот мы и умрем оба, по-идиотски, умрем по ее вине, потому что она не желает расстаться со своими картинами, красками, кистями! Подул легкий ветер с берега и нагнал волны, вмиг разрушив нечеловеческое спокойствие морской глади. Поглощенный водой Гуа стал длинным пенным гребнем, стоячим волнением, и посреди него мы устремлялись друг к другу. Мириам наконец встала на ноги.

— Франсуа! — воскликнула она сияя.

Не двигаясь с места, протягивая вперед руки, я прикинул свои силы. Да, я, пожалуй, смог бы преодолеть дистанцию, что нас разделяла, и вернуться с ней вместе.

— Франсуа!

Клянусь, я не хотел ее убивать. Стремление спасти ее ни на секунду не ослабевало во мне. Ветер усилился. Запахло сеном, запахло моей землей. Ветер донес приглушенный далекий лай. Этот мирный, полный воспоминаний ветер решил все за меня. Слезы застлали мне глаза. Я отступал осторожно, словно опасаясь оставить следы своего бегства по морю. Мириам не сразу заметила, что я удаляюсь от нее. Ища ногой твердой опоры, она сделала шаг, и щиколотка подвела ее снова. Она упала навзничь, подняв тучу брызг, и громко крикнула:

— Франсуа!

От прозвучавшего в ее голосе ужаса у меня скрутило кишки. Сам я был вихрем инстинктов, борющихся против смерти, но посреди бури возмущения мерцала жесткая трезвая точка, и я повторял себе поговорку Суто: «Пришивают кожу покойника на живого». Колдунья умрет, я освобожусь и снова буду со своей Элианой! Я продолжал пятиться, всеми силами противясь течению, которое так и норовило сбить меня с ног. Мириам приподнялась на руках. Теперь я ее боялся. Она могла еще долго бороться.

— Франсуа!

Но это усилие было последним. Руки ее ослабели. Она продолжала сопротивляться, но течение подтолкнуло ее и лишило всякой опоры. Дорога исчезла. Мириам лишилась поддержки дамбы. Обессиленную, ее понесло течением прилива. Я видел, как ее уносило, и меня самого били усиливающиеся волны. Все кончилось. Я остался один с потерпевшим крушение автомобилем, откуда по-прежнему неслась музыка и лился свет. Я повернулся лицом к маяку и спросил себя, хватит ли у меня сил до него добраться. Я чувствовал, как меня приподнимает и пытается унести прилив. Я тоже рисковал разделить участь Мириам. Немая жизнь словно бы одушевила почву, от которой я силился не оторваться, и на каждом шагу мне приходилось противостоять целому морю. Я яростно боролся и ни о чем не думал. Убежище было рядом, оно высилось словно замок. Оно уже чуть не нависало надо мной. Ледяной ветер охлаждал мое потное лицо и дыхание, обжигавшее мне горло. Вода доходила уже до живота. Всё решали минуты: четыре или пять лишних, и я утону. В конечном счете я так и не знаю, было ли у меня время, чтобы спасти Мириам. Об этом я непрестанно спрашиваю себя и буду спрашивать до конца своих дней.» Я уцепился за ступеньки и упал животом на бетонный цоколь возле чемоданов. Прижавшись щекой к камню, слушал, как бежит во мне кровь. Потом мне стало страшно. Мне показалось, что я еще не в полной безопасности от поднимающейся воды, и я задыхаясь взобрался по железным перекладинам между балками на помост. И сразу увидел полу-затонувшую машину. Фары ушли под воду, но все еще светили, так что море перед машиной было призрачно-зеленым, зато музыка смолкла. Я вглядывался туда, где исчезла Мириам. Прислушивался. Но слышал только глухой плеск волн, бьющих в цоколь маяка. Я попытался разглядеть время на своих часах, но безуспешно. Однако мне не составило труда прикинуть, что Гуа я покину не раньше семи утра.