Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Пятница

Дорогой Франсуа!

Я долго не решалась взяться за перо. Не знаю, с чего начать. Будь ты другим человеком, мы могли бы с тобой объясниться. Конечно, я часто могу быть не права. И может быть, я не та женщина, которая тебе нужна. Но я старалась, чтобы ты был счастлив, старалась изо всех сил. Меня делала счастливой одна простая мысль: счастье — это быть с тобой. Но очень скоро я поняла, что тебе этого недостаточно. Ты любил меня, я уверена, что ты меня любил, как принято говорить. Но я знаю и то, что я не была для тебя человеком необыкновенным, настоящей ровней, личностью, которая привлекает внимание. Бедный мой Франсуа, ты действительно совсем другой. А я человек, лишенный тайны. Но ты был ко мне внимателен, ты понимал, что я способна на страдание. И я страдала из-за тебя… ужасно страдала. Я говорю это совсем не для того, чтобы тебя разжалобить. Теперь решение принято, и я могу говорить с тобой почти что безразлично — жить с тобой мне осталось не более двух дней. Вот уже час как я знаю, что ты уйдешь. В воскресенье вечером ты оставишь меня и уедешь с этой женщиной. Она все-таки победила. Пусть будет так!.. Пройдет несколько дней, и ты узнаешь, что я умерла. Может быть, тебе станет грустно. Даже наверняка станет. Ты будешь оплакивать себя, потому что в тебе есть способность к утонченным чувствам… Прости! Мне трудно удержаться от горьких слов. Я очень сержусь на тебя, Франсуа. За последнее время ты превратил меня в злобную, полную отчаяния женщину. Но сделать из меня идиотку тебе не удалось. Именно это ты и должен узнать! Я женщина простая, согласна. Та, другая, куда изысканней и умнее меня. У вас будет заходить разговор обо мне. И мне не хочется, чтобы ты говорил: «Элиана, конечно… она славная, но очень уж проста». Потому что о твоей связи я знала, знала во всех подробностях и с самого начала. Во-первых, интуитивно я сразу поняла, что ты любишь другую женщину. И боролась с этим подозрением. Я слишком тебя уважала, Франсуа! Я доверяла тебе целиком и полностью. Для меня любовь — это прежде всего верность данному слову. Есть и другое, что казалось мне всегда второстепенным, — ласки, удовольствие, близость, но прежде всего — верность данному слову. Поэтому я отгоняла все подозрения. Ты стал еще рассеяннее, еще отстраненней, чем раньше. Ты меня даже не видел. Я относила это на счет работы. Но очень скоро была вынуждена признать, что ты счастлив, Франсуа! Ты просто не можешь себе представить, каково это знать! Ты постоянно был озабочен, погружен в свои тайные мысли, ты нарочито принимал вид человека, у которого хлопот полон рот — хмурил брови, кусал губы, — но глаза у тебя сияли помимо твоей воли. Ты даже ходить стал быстрее. В развороте плеч, в осанке, в наклоне головы у тебя появилось что-то юное, и сердце у меня разрывалось. Любовь окутала тебя словно пыльца. Я чувствовала ее запах. Том тоже больше не узнавал тебя. Я решила, что ты повстречал какую-нибудь крестьяночку, думала, что это случайная интрижка, но и это было для меня невыносимо. Но я пыталась найти тебе оправдания. Я никогда не понимала порыва, который влечет вас к нам, как будто на коже у нас есть что-то загадочное и насыщающее. Я говорю это так смутно, потому что все это неясно и мне самой. Но, в общем, я была готова примириться с тем, что ты поддался безотчетному порыву. Мне было больно, но я сохраняла надежду. Ты часто мне повторял, что я умница-разумница. Верно, я не требую от жизни слишком многого.

Но в один прекрасный день ко мне пришла Ронга. Славная, чудесная девушка! И вдобавок замечательный друг! Как я ей благодарна! Я сразу поняла, что могу на нее рассчитывать, могу ей довериться. Ее преданность превосходила все мои ожидания. Но что мы могли, Ронга и я, против вас двоих? Вы были куда сильнее. С первого же мига я почувствовала, что дело проиграно. Ронгу послала хозяйка сфотографировать наш дом. Из дружбы та меня предупредила. Мириам любит тебя. Она хочет все знать о тебе, о твоей жизни. Я не знаю, кто такая Мириам, и не хочу этого знать, но если женщина способна внушить такую ненависть своей служанке, то не многого же она стоит. Может быть, я всего-навсего мещанка, полная предрассудков. Но все же мне кажется, Франсуа, что тебе следовало бы поостеречься. Неужели настоящая женщина, женщина, на которой женятся и с которой доживают до старости, может воспитывать гепардов, рисовать картины и жить богемной жизнью? А ее скандальное африканское прошлое? Разбитые семьи? Странная гибель господина Хеллера? Ты же был в курсе? Это не возмутило тебя? Благородная Ронга едва решилась мне все это рассказать. Я так и слышу, как она говорит:

— Не нужно, чтобы все это начиналось вновь. Господин Рошель — не дурной человек, но он слабый. Он позволит увести себя, если вы будете сидеть сложа руки.

Что же было делать? Я была слишком несчастна, чтобы защищаться. Ронга сфотографировала дом, гараж, сад. У меня не было сил что-то выдумывать. Мне хотелось одного: спрятаться в спальне и плакать. Как только не утешала меня Ронга! Она пообещала мне вернуться. Когда я осталась одна… нет, лучше я ничего не скажу. В этом мире у меня был только ты, Франсуа, и ты меня покидал… Мне стало понятно, почему ты всегда так торопишься уехать, почему никогда не знаешь, когда вернешься. Ты лгал мне день за днем… но к чему теперь говорить об этом? Я была уже не дома, а в стране горя, без единого друга… У меня не было выхода. Я решила со всем покончить. У меня не было ни оружия, ни мужества. Почему я вдруг подумала о колодце, сама не знаю. Просто мне показалось, что легко перегнуться через край и дать себе упасть. Никто меня не увидит. Никто не услышит. Мне показалось, что такая смерть будет особенно трагической и тебе тоже станет больно, ты будешь жалеть меня и, может, откажешься от той, другой. Странные мысли приходят в голову, Франсуа, когда оказываешься на самом дне несчастья. Уверенность, что я разлучу вас, придала мне решимости, Франсуа. И я не так уж ошибалась, потому что ты чуть было с ней не порвал. С тех пор я часто кляла Тома. Без него меня бы не спасли и я бы избегла многих мучений. Но когда я очнулась и увидела тебя, склонившегося надо мной, как же я обрадовалась! В тот миг ты, по крайней мере, еще любил меня, я вернула тебя. Слезы у тебя на глазах, Франсуа, были настоящими. Значит, не все было потеряно. Ах, если бы в наших отношениях было достаточно простоты и мы могли бы сказать друг другу правду! Но как я могла признаться тебе, что хотела покончить с собой? И ты так и остался со своими угрызениями совести, замурованный в чувство собственного достоинства. Ты молчал. Или расспрашивал меня о происшедшем, называя его «несчастным случаем». Ты верил, что меня туда толкнули. Это было нелепо, но, когда дело касается тебя, Франсуа, я уже ничему не удивлюсь. Однако, увидевшись снова с Ронгой, я рассказала ей об этом. Она часто навещала меня, пока я выздоравливала. Она была крепкая и лес проезжала на велосипеде за час. Она уезжала заранее и останавливалась в Барбатре. Если ты не появлялся в первые минуты после отлива, значит, путь был свободен. Бедный мой Франсуа, и в любви ты оставался человеком привычек. Ронга это заметила. Не раз она видела, как ты едешь по воде, торопясь скорее добраться. Если на протяжении четверти часа ты не появлялся, значит, ты занят по работе. Тогда она быстренько приезжала ко мне. Я посоветовала ей подъезжать к задней калитке. Уверена, что никто не видел, как она входила и выходила. Часто мы и перезванивались. Она звонила мне из Нуармутье из автомата. Она думала обо всем. Никогда еще я не встречала более решительной и находчивой женщины. Меня она любила всем сердцем. Когда я призналась ей, что хотела покончить с собой, она плакала так, как не плакал даже ты, Франсуа, и поклялась, что больше мне это не понадобится. С этой минуты она стала искать средства вас разлучить. Это я невольно навела ее на мысль — в тот день, когда показала купленные тобой книги. Она прочитала твои выписки, которые ты делал в долгие часы бдения, когда я понапрасну тебя ждала. Она тут же поняла, о чем ты стал думать. Ты ведь знал, что Хеллер погиб при очень странных обстоятельствах и его вдова была вынуждена покинуть тамошние места. И вот ты заподозрил, что твоя любовница, будучи колдуньей, столкнула меня в колодец. Мне бы никогда не пришло это в голову, но для Ронги это был естественный ход мыслей: Ронга уже не верила в колдовство и вместе с тем не могла считать, что его вовсе не существует. Вот откуда у нее потом появилась идея с плащом. Я отнеслась к этой идее скептически. Когда Ронга изложила свой план, я сперва не захотела участвовать в этом эксперименте. Но потом… чтобы вернуть тебя, Франсуа, я бы испробовала все что угодно! Это ли, другое — не имело значения. Я уже так устала. Гепард укусил Мириам. Тем лучше. Мне хотелось, чтобы он ее задушил! Все остальное было мне безразлично. Без особой надежды я осуществила задуманное. Матушка Капитан видела, как я уезжаю на велосипеде. Но я не поехала в Бовуар. Я объехала вокруг дома. И за углом не без отвращения надела синий плащ, перебинтовала щиколотку и снова выехала на шоссе. Для матушки Капитан я была уже, безусловно, совершенно другой женщиной, а когда я открыла калитку, и Том залаял на меня — ведь я принесла с собой запах чужого дома и гепарда. Как смогу я тебе это простить? Но потом, когда ты обнаружил открытый люк, мне стало жаль тебя, Франсуа, так явственно было твое смятение и до того тебе стало страшно. Да, Ронга не ошиблась. Хоть ты и любил свою любовницу, но верил, что она способна на убийство. Я почувствовала себя отомщенной. С каким мучительным наслаждением я наблюдала, как развиваются твои подозрения и растет тоска. Ты стал задерживаться по вечерам в саду. Ты не только замуровал колодец и люк — ты стал запирать все двери. И все чаще смотрел вокруг или на меня пустым, испуганным взглядом, который я так хорошо знала. На острове ты ссорился со своей пассией — я знала это от Ронги. Мне казалось, что я победила. И в то же время мне было стыдно за нас двоих. Мне не доставляло удовольствия играть эту низкую комедию, Франсуа. И, увидев, что ты поддаешься ей, мне стало еще отвратительнее. Неужели мой возлюбленный человек так доверчив, уязвим и слаб? До этого я жила как простодушная наивная дурочка. Но за несколько недель я тоже обучилась коварству: я познала страсть и ее горячий бред. На твоем месте я бы двадцать раз убила эту Мириам! Но, заронив в твою душу сомнение, я ранила ее, я дотягивалась до нее с твоей помощью, я причиняла ей боль и заставляла страдать. Глядя на твое лицо мученика, я испытывала наслаждение. Теперь выдумка Ронги казалась мне замечательной. Мне хотелось усовершенствовать ее, хотелось задать ей работы — я не останавливалась больше ни перед чем. Стоило тебе уехать по делам, я спешила в кабинет и открывала твои книги, в которых так много безумия и страсти. Я читала твои карточки. Я тоже потеряла голову. Ничего не говоря Ронге, я сама для себя, только чтобы избавиться от сжигавшего меня лихорадочного волнения, слепила из хлебного мякиша некое подобие Мириам и проткнула его иголкой. Я выучила наизусть непонятные песнопения, приводимые авторами как образчики наговоров для сглаза. Пробуждаясь и засыпая, я призывала к этой женщине смерть. Что же ты сделал со мной. Франсуа! Ведь я сделалась куда хуже ее!