Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Но потом мне пришлось сдаться перед очевидностью. Ты туда вернулся. Ты не мог обойтись без нее. Я узнала от Ронги, что она отравила своего гепарда мышьяком, который украла у тебя. Еще я узнала, что она собирается уехать из Франции. Но Ронга не могла сказать, собираешься ли ты уехать вместе с ней. Я прожила ужасные дни, ища средство тебя удержать. Ронга подсказала мне путь. Теперь я была готова следовать им до конца. Мне нетрудно было взять в твоей аптечке, Франсуа, флакон с мышьяком. Мне достало мужества, Франсуа, мужества, чтобы отравиться. Не для того, чтобы умереть! Во всяком случае, не для того, чтобы умереть немедленно. А для того, чтобы заставить тебя остаться со мной. Я была уверена, что ты не посмеешь уехать. Ты слишком любишь животных. И я тоже стала несчастным животным, я, твоя жена. Ронга умоляла меня отказаться от моего намерения. Она была просто в ужасе. Но у меня не было выбора. Поскольку моя первая попытка с синим плащом не увенчалась успехом, поскольку Ронгу отсылали, я должна была воспользоваться своим последним шансом. Если я не ошибусь в дозе, если останусь жива, может, я сохраню тебя? Может, сумею все-таки оторвать тебя от этой женщины? Потому что только ей ты вменишь в вину мое отравление. Тот, кто умертвил свою собаку, может умертвить и соперницу. Когда я высыпала гранулы, рука моя не дрожала. Но когда я выпила яд!.. Я уже не знала, люблю я тебя или ненавижу! Потом, когда боль сжигала мне внутренности, я прокляла вас обоих. Господи, как я мучалась! Что толку, что ты сидел возле моей кровати и держал меня за руку! Я видела тебя, Франсуа, таким, каков ты есть. Я спрашивала себя, как может выжить любовь, когда видишь того, кого любишь, с беспощадной отчетливостью и видишь его вот таким? Но, несмотря на физическую боль, которая не шла в сравнение ни с чем испытанным мною ранее, я была готова на все. Я без колебаний приняла еще порцию яда — почти у тебя на глазах, когда ты проверял, что я пью и что ем, — чтобы твои подозрения стали уверенностью. Во всем виновата Мириам — этой мыслью ты должен был проникнуться до тошноты. Я не пропускала ни одного твоего движения, ни одного взгляда, потому что тебе пришло время выбирать: Мириам или я. На протяжении четырех-пяти дней я считала, что выбор клонится в мою пользу. Но что ты за человек? Ты занимался мной со всей преданностью, на какую только способен, и не переставал думать о другой. Никогда мне не вернуть тебя. Что это, лицемерие? Слабость? Или, возможно, любовь для тебя — что-то необязательное и преходящее? Если бы ты нуждался в этой Мириам или во мне так, как я нуждаюсь в тебе, ты бы не колебался ни секунды! Я бы уже предпочла, чтобы ты рвал по живому, грубо, по-мужски. Твои отсрочки мне были отвратительны. Иногда я говорила себе, что Мириам — тоже твоя жертва. А потом этот звонок от Ронги. Совсем недавний. Мне-то кажется, что она позвонила век назад, а было это… только вчера во второй половине дня. К счастью, тебя не было дома… Ронга назначила мне свидание около Гуа, и я встретила ее точно в назначенный час. Наконец она открыла мне правду, я узнала все разом: что она уезжает навсегда тем же вечером, что Мириам возвращается завтра, что послезавтра вы уезжаете вдвоем! Она показала письмо, которое получила из Парижа. Бесстыдно радостное письмо! Не будь ты заодно с этой женщиной, разве она так радовалась бы? Вы давно задумали свой отъезд. На деталях она не останавливалась, так что я не знаю, будешь ли ты ждать свою любовницу в Бовуаре или встретишься с ней в Париже, но я знаю точно, что в понедельник ты будешь уже далеко. Я проиграла.

В понедельник я приму половину флакона. Я не дрогну, можешь на меня положиться. До этого я отправлю письмо господину Герену, а он переадресует его куда надо. Прощай, Франсуа! Утешает меня только то, что ты никогда не будешь счастлив. Как только ты потеряешь меня, ты будешь сожалеть обо мне. Ты любишь только то, чего у тебя нет, бедняга! И теперь я жалею ее.

Элиана.

Суббота

Милая моя Ронга!

Кошмар кончился. Завтра пройдет уже две недели с того дня, как мы с вами встречались, — вы ведь помните, вы уезжали в Бордо, а я… Я решила покончить с собой, моя дорогая. Теперь могу признаться: тогда я уже приняла первую дозу. Но Франсуа, как мне показалось, не слишком-то обеспокоился. Он пребывал уже в некотором безумии и сам не знал, что будет делать. Потом я убедилась, что весьма ошиблась на его счет. Но ведь это так трудно понять! Так вот, в воскресенье вечером я была в полном отчаянии. Он дал мне снотворное, которое я трусливо приняла. Я не хотела следить из своей постели за его отъездом, слышать, как одна за другой закрываются двери, и наконец остаться одной в тишине навек опустевшего дома. В понедельник, когда я открыла глаза, он был рядом со мной. Он не уехал! В последний миг он выбрал меня: вероятно, вам это покажется невозможным. Мне и самой показалось, что я вижу сон. И все-таки он был здесь. Мы оба читали газеты. Он узнал все подробности драмы, но его лицо осталось совершенно спокойным, как будто речь шла о человеке постороннем! Иногда я думаю, что и он мог бы быть с нею на дамбе и тоже утонуть! От одной этой мысли мне становится плохо. Нет, только не он! Когда сегодня я прочитала в газете, что ее тело выловили около Ла-Бернери, я пожалела ее, несмотря на всю свою ненависть. Он же остался хладнокровен. Ронга, милая моя Ронга, я уверена теперь, что он ее никогда не любил — я имею в виду, не любил по-настоящему. Вы ошиблись. Он мог быть увлечен, допускаю. Вы говорили, что часто видели его вне себя от страсти. Но он остался, и это кладет конец всем спорам. Обладай эта женщина хоть малейшей властью над ним, он бы оставил меня, не сомневайтесь. Все наши ухищрения были бесполезны. Теперь они мне просто смешны. Жизнь начинается вновь, прежняя жизнь — да нет, лучше, чем прежняя. Она уже началась. Силы вернулись ко мне. Я делаю все, чтобы быть для него красивой. С какой радостью я сожгла письмо, которое написала прежде… Мне даже говорить о прошлом не хочется. Как хорошо, Ронга, обо всем забыть, быть счастливой, слышать его шаги по дому. Он уходит, приходит, под его башмаками скрипят половицы. Всюду понемножку пахнет табаком от его трубки — я люблю этот запах. Я люблю все, что бы он ни делал, даже его молчание, даже его взгляд в никуда. Раньше, может быть, я не умела его любить. Я любила его абстрактно. Для меня не было так ощутимо его присутствие. Но совсем недавно я узнала, что без телесного нет любви. Раньше меня привели бы в ужас написанные мной сейчас слова. Я изменилась. Стала совсем другой. У меня нет больше ненависти. Я думаю о Мириам с нежностью, и она очень-очень страдала.

Не знаю, увидимся ли мы, дорогая Ронга. Но помните: я храню к вам живейшую благодарность. Вы помогли мне так, что я этого никогда не забуду. Спасибо. Я быстренько кончаю письмо, потому что слышу шаги Франсуа наверху. В эту субботу он, как обычно, уезжает в Нант. Там он делает покупки, пополняет свою аптечку и ходит в кино. Он любит это маленькое путешествие, и я от души желаю, чтобы он вернулся к своим старым привычкам. Ему и в голову не приходит, что я что-то знаю. И пусть не приходит никогда. Он будет со мной словно прощенное дитя. Пишите мне иногда, Ронга!