Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Во власти самых ужасных предчувствий стоял я среди аллеи, лицо мое, пролетая, задевали черные мыши, но страхи мои отчасти рассеялись, и колдовство синей ночи уже не трогало мне сердце. Я пытался решить жуткую задачу, отрывочными данными которой располагал. Умерли они? Были живы? Ибо только одно из двух истина. Так когда же мои глаза обманули меня? Я колебался, не в силах дать ответа. Кажется, с той минуты, как я перелез через стену замка, началась одна из тех фантастических страшных историй, что скрашивали вечера моей матушки. Я знал лишь одно: все это — явь. Во мне вдруг зашевелилось любопытство. Я не мог этого так оставить. Я должен был, презрев таинственные опасности, которые, возможно, подстерегали меня, найти какие-то улики, какие-то подтверждения случившемуся. Если моя возлюбленная мертва в самом деле, я откажусь от всех моих планов. Но если она жива… Я еще раз перекрестился, вверяя свою душу ангелам света, и стал с опаской пробираться к замку, избегая открытых лужаек и перепутий аллей, доступных неверной луне. Но напрасно я вслушивался: в тишине раздавалось лишь пение соловья да отдаленное кваканье лягушек…

Долго я всматривался в глубину внутреннего дворика, где вытянулись тени-близнецы двух башен, украшенные причудливым узором флюгеров. «Неужели, когда цель так близка, ты поддаешься страху?» — тихо уговаривал я себя. И внезапно решился, в несколько прыжков преодолев те десять-пятнадцать саженей, что отделяли меня от входа в гостиную. Там по-прежнему горели свечи. Я вгляделся… О ужас! Все трое были здесь! Но сидели уже по-другому. Значит, они двигались? Боже правый! Стало быть, они гуляли в парке, стало быть, только что вернулись в гостиную… Думаю, меня спас внезапный прилив ярости, горячность, унаследованная от отца. Без промедления я ворвался в гостиную.

— Перед вами, — воскликнул я, — граф де Мюзийяк!

Слова мои отозвались странным гулом в пустоте залы. Никто из них не шевельнулся. Мой приход потревожил лишь пламя свечей; оно всколыхнулось, и вокруг меня задвигались тени, на миг оживив Эрбо, подобных мраморным статуям. Они по-прежнему сидели в креслах. Но барон переместился чуть ближе к своей жене. Руки его покоились на подлокотниках, в пепельнице догорала сигара. К креслу баронессы был придвинут маленький столик, на нем стояла рабочая корзина, на пальце ее блестел наперсток. Клер… но к чему все эти подробности! Любого скептика убедила бы царящая здесь тишина. Эти тела, лишенные жизни, всего больше походили на восковые фигуры, которые по временам на забаву зевакам приводит в движение потайная пружина. Так может, передо мной искусно сделанные механические куклы? Но едва эта безумная мысль закралась мне в голову, как я с негодованием отверг ее. Заставив замолчать свое второе «я», уже с час докучавшее мне своими нелепыми выдумками, я, повинуясь уж не знаю, страху ли, грубому ли инстинкту, выхватил из корзинки ножницы и вонзил в руку барона. Ножницы оставили довольно глубокий след на большом пальце правой руки. Густая бурая жидкость показалась у края ранки и сейчас же застыла. Я истерически расхохотался. Барон мертв, кровь свернулась у него в жилах. Что бы я ни делал, я не заставлю их встать, свершившееся непоправимо…

Ноги у меня подкашивались. Ушибленная голова ныла, я держался на ногах нечеловеческим усилием воли. Я отшвырнул ножницы и перекрестил покойников. А затем поспешным шагом удалился, не способный уже ни страдать, ни размышлять, измученный душой и телом настолько, что даже не сознавал, куда иду… Заря высветлила крыши селенья, когда я наконец добрался до гостиницы, неимоверным усилием вскарабкался на балкон… Упал на кровать и провалился в сон, похожий на смерть.

Прошло немало времени, прежде чем я очнулся. Все вокруг казалось каким-то серым, расплывчатым, словно я был отлетевшим духом в чистилище. Кто же я? Что за тяжесть гнетет мою душу? Я с удивлением огляделся. Комната показалась мне незнакомой. Слышался стук копыт на мостовой. Где-то внизу квохтали куры. Внезапно мои страдания ожили, я вспомнил, что навек лишен счастья. Раздавленный нестерпимым горем, я проклял день, когда родился на свет, и с безотрадной тоской взглянул в грядущее. К чему теперь оставаться в Бретани? Не лучше ли вдали от родного края, что отверг меня, искать неведомой, но достойной кончины? Благодаря заботам нотариуса я обладаю состоянием, достаточным, чтобы обзавестись своим делом в Америке — далекой земле изгнанников. Я уже довольно ясно представлял себе свое мрачное будущее, когда в дверь постучали. Посланный слуга сообщил, что мэтр Меньян свидетельствует мне свое почтение и дожидается меня в общей зале.

Мэтр Меньян! Что же я скажу ему?.. Приводя себя в порядок, я пытался найти благовидный предлог, который избавил бы меня от посещения замка и послужил бы достойным объяснением моего теперешнего состояния. Но все предлоги казались мне неубедительными, а то, что произошло в действительности — столь неправдоподобным, что, расскажи я свою историю, нотариус счел бы меня сумасшедшим. Напрасно бы я уверял, что видел все собственными глазами, что это чистейшая правда, — мне возразили бы, что это обман зрения. Кроме того, предполагая во мне враждебное чувство к барону и узнав о моем ночном посещении парка и даже замка, меня могли заподозрить в убийстве барона и его семьи. Итак, я должен молчать. Но тогда мэтр Меньян непременно повезет меня в замок!.. И я вынужден буду в третий раз увидеть… О Боже! При одной только мысли об этом зрелище кровь отхлынула от моего лица. Время шло, а я так и не мог ничего придумать. Я изнемогал, мне казалось, что я поседел после этой ужасающей ночи. Я едва передвигал ноги, словно древний старик, согнувшийся под тяжестью лет и несчастий. Спускаясь по лестнице, я перебирал в уме тысячу возможных версий, не в силах остановиться на какой-нибудь одной и следовать ей в дальнейшем.

Нотариус был так же предупредителен и услужлив. Под мышкой он держал объемистый тщательно запертый портфель.

— Здесь, — сказал он, похлопывая по глянцевитой коже, — собрано все, что дает нам власть над ними. Но, Господи помилуй, господин граф, уж не больны ли вы?

— Ничего страшного, — отозвался я. — Волнение…

— Что и говорить, — согласился добрейший нотариус. — Приближается торжественная минута. Признаться, и я…

Он лихо опрокинул рюмку виноградной водки и прибавил не слишком громко:

— Я и сам не прочь перекинуться словом с бароном Эрбо. Моя коляска ждет на площади, и через четверть часа…

— Я все думаю… — начал я.

Он лукаво улыбнулся.

— Господину графу надо положиться во всем на меня, и дело будет улажено.

— Но…

— Полноте! Я в этом, слава Тебе, Господи, разбираюсь.