Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Она много страдала, сын мой. Теперь она обрела покой. Будьте мужественны, преисполнитесь веры и не пытайтесь понять пути, каким ведет нас Божественное провидение.

Я вернулся в спальню. Клер дремала. Она и впрямь успокоилась, дышала ровно. Обманчивое затишье перед надвигающейся бурей. Так оно и было: когда сумерки превратили облетевшие деревья в черные призраки, когда ночь прижала свое мрачное лицо к оконным стеклам, Клер впала в забытье. Я зажег свечи и бодрствовал подле нее, спрашивая себя, что же это за страдания и почему она так упорно таила от меня все то, в чем исповедалась священнику? Клер вдруг болезненно застонала, приоткрыла глаза, и я увидел, как в них мелькнул испуг.

— Дорогая моя, — прошептал я, — вы меня слышите?

— Я больше не могу, — плакала она, — нет, больше я не могу… Вы же видите, они мертвы…

Это были ее последние внятные слова. Губы ее еще шевелились, но я ничего не мог разобрать. Мало-помалу она успокоилась, и потянулись долгие безмолвные часы. На заре я понял, что она не дышит. Жена моя умерла. Во всяком случае, она стала такой, какой я видел ее в гостиной между отцом и матерью, когда тайком пробрался в замок, какой видел потом в ландо… Поэтому я не стал будить слуг. Слезы застилали мне глаза, когда я доставал из шкафа бледно-зеленое платье — весенний наряд нашей любви. Моя возлюбленная стала так легка, что я без труда поднял ее и обрядил. Я сделал ей прическу, украсил драгоценностями и положил на наше ложе, ожидая чуда, которое непременно должно было произойти. Изредка я касался ее руки и чувствовал: она остывает. Но рука, которой я касался в карете, тоже была ледяной и твердой. Так почему же в этом теле, где уже не однажды побывала смерть, вновь не расцвести жизни? Весь день я не сводил глаз с лица любимой жены. Лицо темнело, делаясь восковым. Я не думал, не молился, я ждал. Я был уверен, что она оживет. В пять часов я отпустил слуг; моя бледность напугала их, но они ни о чем не спросили и с поспешностью удалились. Я вернулся в спальню, где светло горели восковые свечи. Не шевельнулась ли она, пока меня не было? Я сел напротив кровати, намереваясь просидеть здесь до тех пор, пока мне не вернут возлюбленную. Среди ночи мне пришла в голову мысль, которой следовало бы явиться гораздо раньше: для того, чтобы чудо повторилось, нужно поместить Клер туда, где оно свершилось. Я распахнул все двери и зажег все люстры. Я нес ее на руках и не чувствовал тяжести. Шел я очень медленно, позволяя моим предкам в этом пустынном замке наглядеться на нее. Я спустился с Клер вниз по широкой лестнице, по которой до меня поднималось столько счастливых пар. Та, что так недавно была плотью от плоти моей, спала на моей груди, но жар моей крови не проникал ей в жилы, не заставлял забиться сердце. Я усадил ее в то самое кресло, где она сидела, тихонько, на цыпочках, отошел и уселся сам в кресло барона. Теперь можно было ждать и надеяться! Я напряг всю свою волю, сложил руки и стал молиться…

Клер медленно клонилась набок и соскользнула на ковер. Я лишился сознания.

Теперь я знаю, Клер умерла. Я не чувствую горя, ни на что не надеюсь. Я похож на сломленное бурей дерево. Жизнь утратила для меня всякий смысл. Я зарядил один из отцовских пистолетов. Через минуту я буду лежать окровавленный подле нее, а прекрасный залитый светом замок станет стражем наших бездыханных тел. К моей печальной и правдивой повеет я присовокупляю имена тех, кого назначаю наследниками. Не надо сохранять замок! Он проклят, его лучше разрушить! Но пусть каждый год наследники служат мессу, молясь о спасении двух наших душ, соединившихся теперь навеки.

— Ясно одно, милый Ален, — сказала Элиана, — ваш дражайший предок был с большим приветом!

— Элиана!

— Вы что, обиделись? Уж и пошутить нельзя! Однако история впечатляющая!

— Вы, конечно, не поверили ни единому слову?

— Напротив, я уверена, что наш бедный автор не богат и фантазией.

— Скажите еще — обделен умом!

Девушка вернула Алену пожелтелые листки и выключила плитку.

— За стол, маркиз! Три сотни километров на мотороллере — не пустяк, есть от чего разыграться аппетиту.

Ален окинул взглядом развалины замка Мюзийяк и в задумчивости уселся возле Элианы.

— Вот что интересно, — заговорил он, — вы занимаетесь точными науками. Истина для вас должна быть очевидностью — точной, как в аптеке, сказал бы я. Но если бы вы почувствовали, что такое рок, таинственная взаимосвязь событий».

— Осторожнее, — предупредила Элиана, — у вас на хлебе муравьи!

— Вот и эти записки, дошедшие до нас из далекого прошлого, тоже воля случая — ведь свою кандидатскую я вполне мог писать по английской лингвистике, а не по праву, и никогда не заглянул бы в семейный архив.

— А я могла никогда не встретиться с вами, обручиться с другим, не есть подгорелую отбивную, не смотреть на развалившийся замок и не слушать небылиц, от которых скулы сводит! Так?

Она рассмеялась и шутливо направила на Алена косточку отбивной, словно острие шпаги.

— Я не согласна! Ваше семейство мне нравится. Я нахожу забавным, что после свадьбы ко мне будут обращаться «госпожа де Круази». Места здесь необыкновенно живописные, так что, если хотите, мы будем совершать сюда ежегодные паломничества. Что касается досужих вымыслов вашего предка, то увольте… Вы ищете бутылку? Она позади вас.

— Досужие вымыслы… — обиженно проворчал Ален. — Да вы просто свирепый гунн, очаровательная Элиана. Меня его рассказ тронул до глубины души. Потому-то мне и захотелось увидеть все собственными глазами. И Мюзийяк не обманул моих ожиданий…

— К сожалению, — отозвалась Элиана, — замок на три четверти разрушен, а парка и вовсе нет.

— Однако теперь я гораздо лучше себе представляю, как все происходило.

— Вы имеете в виду разгуливающих мертвецов?

— Именно! А почему бы и нет? Объясните мне эту загадку, раз вы такая всезнайка.

Элиана закурила и уселась по-турецки.

— И вовсе я не всезнайка, — ответила она, — но убеждена, что ваш дядюшка не мог видеть живыми людей, которых перед этим видел мертвыми. Он ошибся: эти люди не умерли, а если и умерли, то потом он видел совсем других людей.

— Ваша логика безупречна. И что же дальше?

— Ничего! Эрбо и не думали умирать.

— А рана на большом пальце барона?

— Значит, они умерли, и их подменили другие люди.

— А Клер? С ней-то что, черт побери!? Или вы о ней позабыли? Орельен влюбился в нее после краткого разговора на дороге в замок. Правда, когда она появилась на балконе в первый раз, были сумерки, и он сам говорит, что лица не рассмотрел. Но потом! Он видел одну и ту же девушку в гостиной, в карете и на следующий день, когда они с нотариусом пришли в замок. Вы попытались объяснить, но ничего не объяснили.