Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Если его долго не будет, нам придется там поселиться? — спросила Сесиль.

— Вряд ли. Он совершит небольшое путешествие и через две-три недели вернется. Он так привык, ведь он уже не очень молод.

Морис помолчал немного; Сесиль задумалась. Три недели! А что дальше?.. Ее понемногу укачивало. Она попыталась возобновить разговор.

— Если бы не эта собака, он бы нас не пригласил.

— Как тебе не стыдно? — возразил Морис. — Жюльен — отличный мужик. Не будешь же ты его упрекать в том, что он привязан к животному.

Сесиль не слушала его. Она отдалась той невероятной усталости, которая, может, навсегда поселилась в ней. Не-любовь, подумала она… Не-любовь… Откуда взялось это странное слово? Она уснула.

Проснулась она от того, что потянуло прохладой. Морис вышел из машины и в свете фар рассматривал карту. Сесиль выпрямилась, охнула. Она так скрючилась на сиденье, что всё затекло. Выходя из машины, она чуть не упала.

— Ну, наконец-то, — сказал Морис, — а то я уж засомневался, проснешься ли ты. Знаешь, мы уже почти приехали». Уже двадцать минут я кружу около Леже и никак не могу найти дорогу. Это должно быть где-то здесь.

Он сложил карту. Вдали на фоне неба вырисовывался силуэт колокольни, а тишина была такая, что шаги на каменистой дороге звучали гулко, как под сводом. Сесиль замерзла, и, если бы не Морис рядом, ей было бы страшно. Она всю жизнь жила в городе и любила его ночные звуки. Здесь совсем иной мир, границы которого она пересекла во сне, и все ее привычные ориентиры вдруг оказались непригодными. Она поспешила вернуться в машину. Морис поехал по грунтовой дороге, на которой машина переваливалась с боку на бок. Временами ветки деревьев царапали стекла. В потоке покачивающегося перед машиной света мелькнул какой-то зверек.

— Что это?

— Заяц, наверное, — ответил Морис. — Здесь, должно быть, много дичи… Ты голодна?

— Нет. А ты?

— Нисколько.

Дорога поднималась в гору. Фары осветили густую листву за оградой, наверху которой поблескивали осколки стекла.

— Парк, — сказал Морис.

Ограда казалась маслянисто-черной под плющом. Дорогу усеивали мертвые листья. Сквозь листву, похожую на дым, мерцали крупные звезды. Сесиль молчала, все внутри у нее словно заледенено. А ограда все тянулась, увенчанная искорками, будто наэлектризованная. Морис, испытывавший, по всей вероятности, те же чувства, что и Сесиль, пробормотал:

— Бедный Жюльен, видно, невесело ему здесь живется!

За поворотом показались монументальные, богато украшенные ворота, которые совсем не смотрелись на фоне окружающей лесной чащи. Морис затормозил и вытащил из отделения для перчаток тяжелую, как слиток, связку ключей.

— Попробуй тут отыщи! — весело сказал он. Однако он быстро нашел нужный ключ и, налегая изо всех сил, открыл железные ворота. Машина свернула в аллею, и фары осветили вдали фасад словно вымершего замка.

— Неплохо! — отметим Морис. — Совсем неплохо… Разве что излишне симметрично… Из него вышла бы неплохая казарма… Проснись, графиня, ты прибыла в свои владения.

Он закрыл ворота и снова сел за руль. Сесиль показала на низкое строение слева.

— Что это?

— Судя по наброскам дяди, это бывшие конюшни, — пояснил Морис. — Агерезы жили в том крыле… видишь ту часть здания, переделанную во флигель… А что в других постройках, я не знаю… Всякие подсобные помещения, гаражи…

Вдруг они услышали собаку, и Сесиль вздрогнула. Собака яростно лаяла где-то в стороне замка.

— Она заперта, — сказал Морис. — Жюльен уверял, что она совсем не злая.

Собака то рычала, то сипло лаяла, то визжала пискливо и жалобно, затем вновь переходила на жуткий хриплый лай.

— Что-то мне не по себе, — сказала Сесиль. — Ты знаешь, как ее зовут?

— Да. Летун… Потому что, по словам дяди, он может перепрыгивать через препятствия высотой более двух метров…

Оставив машину у крыльца, они направились к псарне — пристройке с правой стороны замка; там хранили тачки и шланги для поливки. Пес смотрел на них из окна с пыльной рамой. От его дыхания стекла запотели, а глаза горели как у волка. Сесиль остановилась.

— Я боюсь, — прошептала она. — Смотрит как человек.

— С ума сошла. Эта славная овчарка больше тебя боится.

Собака завыла; затем они услышали ее дыхание у двери: она рыла копями землю.

— Надо все-таки ей открыть, — сказал Морис. — Я знаю как: мы дадим ей поесть. Это ее успокоит. Подожди меня здесь». Поговори с ней». Я попробую отыскать что-нибудь съестное.

Он побежал к замку. Пес метался за дверью и часто дышал, словно мучился от жажды. Он тихо завыл, когда Сесиль взялась за щеколду. Затем почти человеческим голосом пожаловался непонятно, но так трогательно, что Сесиль больше не колебалась. Она приоткрыла дверь. Пес просунул в щель свою длинную влажную морду и облизал руку Сесиль. Воспользовавшись ее замешательством, он покрутил головой, чтобы расширить щель, и Сесиль вдруг увидела во дворе большую волчью тень, которая молча кружила вокруг нее.

— Летун!

Животное приблизилось, и вдруг лапа, твердая как палка, ударила Сесиль. Красные глаза пса были на одном уровне с глазами женщины. Она почувствовала на лице теплое дыхание и вдруг получила шлепок языком по носу, как слабую пощечину.

— Летун… Грубиян… Сидеть.

Собака послушалась, и Сесиль присела рядом с ней, поглаживая ее по голове.

— Хорошая собака, — шептала она. — Как ты меня напугал, честное слово. На ногах не стою… Почему у тебя такой грозный вид, Летун?

Пес закатывал глаза, когда пальцы Сесиль ласкали его, а покрытая короткой шерстью кожа между ушами подергивалась. Ласка была приятна псу, он поднимал свою огромную голову и жмурился.

— Твой хозяин оставил тебя, — продолжала Сесиль. — Ты тоже несчастлив… Но ты же видишь, что я люблю тебя.

Пес улегся; полный доверия, успокоенный, он внимательно прислушивался к таинственным словам Сесиль.

— Хороший пес… Хороший, Летун… Ты пойдешь гулять со мной, а? Завтра.

— Я иду, — крикнул Морис с крыльца.

Пес мгновенно вскочил и зарычал. Сесиль вцепилась обеими руками в ошейник.

— Сидеть… сидеть…

Она навалилась на пса, вынуждая его сесть, но Летун стоял как вкопанный.

— Не приближайся быстро, — крикнула она Морису. — Покажи ему еду. Он ведь тебя не знает.

— Вот это да! — воскликнул Морис. — А что, тебя он знает?

— У нас тут совсем другое дело… Поставь миску… Вон там… Теперь отойди…

Сесиль чувствовала, как напряжены мышцы пса под вспотевшей шкурой, с каким трудом он сдерживает свой звериный порыв. Она осторожно, раздвинув пальцы, стала причесывать впалые бока, жесткую спину и вздымающуюся от волнения грудь.

— Иди туда, туда… Летун сейчас поест… Он голоден.