Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Чего только не приходится выслушивать, — сказал Морис.

— Пошли! Пусть жрет. Идем спать.

— Замолчи.

— Пожалуйста, я замолчу, если ты этого так хочешь. Какие мы жеманные!

— Он тебя не любит.

— А тебя он любит! Совсем спятила, бедняга. Ну ладно, спокойной ночи, влюбленные… Я иду баиньки. Зверски устал.

Он закурил, выдохнул дым в сторону собаки и ушел.

— Вот видишь, какой он, — прошептала Сесиль. — Сразу рассердился… теперь будет дуться два дня. Ешь, Летун.

Сидя на корточках, она смотрела, как овчарка пожирает ужин. Спать ей больше не хотелось. Рядом с псом страх прошел. Свет, лившийся из открытой двери замка, устилал лестницу до самого низа, словно ковер. Одно за другим зажигались окна; это Морис знакомился с домом. Сесили не хотелось двигаться с места. Время от времени пес бросал на нее быстрый взгляд и, убедившись, что Сесиль на месте, возвращался к миске. Покончив с едой, он зевнул и стал обнюхивать руки Сесили.

— У меня больше ничего нет, — сказала Сесиль. — Завтра я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое — вот увидишь, специально для тебя.

Она встала и вошла в пристройку. Пес двинулся за ней.

— Спи хорошенько, Летунчик.

Сесиль присела на коленку и прижалась щекой к шее пса. Непонятно почему, она была взволнована. У нее было чувство, что она нужна собаке.

— Будь умницей… Понял? Чтоб мы тебя не слышали.

Сесиль закрыла дверь. И тут же увидела пса — он стоял за стеклом и царапал его лапой. Она помахала ему, как человеку. Нет, она уже не жалеет о том, что поехала с Морисом.

Замок предстал перед Сесиль освещенным и молчаливым, огромным, таинственным и торжественным. Смущенная, Сесиль шла медленно, как в музее, всякий раз прижимая руки к сердцу при виде своего отражения в очередном зеркале в отдалении. Она проходила через гостиные с богато расписанными потолками и роскошными люстрами. Старый паркет поскрипывал перед ней, как будто невидимый хозяин шел впереди из комнаты в комнату, поджидая ее за двустворчатыми дверями, чтобы показать ей новые богатства, от которых у нее, ослепленной виденным, оставались лишь смутные воспоминания. Нет, никогда бы она не смогла жить здесь. Она начинала понимать, почему дядя Жюльен так часто уезжал. Здесь прошлое торжествует над жизнью. Слишком много портретов, бесценной мебели, истории. Немыслимо представить себе, что здесь можно просто сесть и поболтать. Едва осмеливаешься пройти на цыпочках. Громадная лестница, украшенная охотничьими трофеями, оленьими головами с живыми глазами, вела наверх. На площадке второго этажа она увидела Мориса.

— Ну, решилась?

Он был уже без пиджака. В зубах дымилась длинная трубка. Жалкая пародия на художника. Сесиль вдруг остро возненавидела его.

— Могла бы и погасить за собой свет.

Сесиль не решилась сказать ему, что у нее не хватило бы на это духу. Морис показал ей их спальню в самом конце длинного коридора и спустился закрыть двери. Когда он вернулся, Сесиль стояла у окна и любовалась ночным пейзажем.

— Тебе нравится? — спросил он. — Признайся, что сюда стоило приехать. Завтра мы всё внимательно осмотрим.

— А что это там? — спросила Сесиль.

Морис подошел к окну.

— Это не пруд, — сказал он. — Это Булонь, речушка, которая протекает у подножия замка. С этой стороны — парк. Какой вид! Да, этому чертову Жюльену можно позавидовать. Но за кровать я бы его отругал. Спать на ней — всё равно что на скамейке в сквере.

Он разделся, напевая.

— Можешь гасить свет, — прошептала Сесиль.

Морис сразу же уснул. Сесиль, перед тем как лечь, заперла дверь на ключ и прислушалась. Замок, погрузившись во тьму, начал свой странный монолог, состоящий из шелеста, стонов, скрипов и шепота. Сесиль легла рядом с мужем, вся напряженная, настороже. К счастью, рядом пес. Он залает, если услышит что-нибудь подозрительное. У Сесили есть союзник. Против чего? Против кого? Как всё это глупо. Она закрыла глаза, но тотчас их открыла. С открытыми глазами она чувствовала себя в большей безопасности. В комнате стоял запах увядших цветов. Она попыталась определить, что это за цветы, но не смогла; мысли ее неисповедимыми путями вновь вернулись к тому, что ее мучило. После недолгого пребывания в замке придется возвращаться, снова противостоять Морису… Вот он, рядом, сопит себе беззаботно. Он вечно отсутствует, занят только собой. И при этом останется рядом… всегда рядом. С ужасающей ясностью, которая приходит только бессонными ночами, Сесиль углублялась в причины их разлада, видела свои собственные недостатки: имеет ли она право требовать от Мориса быть просто продолжением ее самой? Разве такова настоящая любовь? Коснувшись ногой мужа, она тут же отдернула ее. Лицо ее было мокрым от слез. Хорошо плакать в темноте, рядом с человеком, погруженным в забытье. Может, пока тела могут прикасаться друг к другу, соединяться, не все еще потеряно? Эта мысль испортила всё. Превратиться в животное! Никогда не задавать себе вопросов!.. Мысли постепенно путались в голове Сесили… Вот она идет лугом вдоль берега реки, бурлящей на камнях. Шум стоит как при сильном ветре. Сесиль нервно вздрогнула и проснулась. Что ее разбудило? Нет, это уже не сон. Это урчание мотора.

— Морис!

— Да?

— Ты спишь?

Рокот приближался. Машина не ехала мимо по дороге, она въезжала на главный двор.

— Не бойся, — сказал Морис.

Он зажег свет и посмотрел на свои наручные часы, лежавшие на тумбочке.

— Полтретьего… Наверное, Жюльен забыл что-нибудь.

— Не может быть! — шепнула Сесиль.

— О! Ты знаешь, от него всего можно ожидать… Пойду посмотрю.

— Морис! Не оставляй меня одну.

Она тоже поднялась, первая открыла дверь. Оба они побежали в конец коридора, где было большое окно, выходящее во двор. Машина проезжала перед флигелем Агерезов.

— А вдруг это не он? — прошептала Сесиль.

— Тогда залаяла бы собака!

Машина свернула во флигель, фары погасли.

— Он вправе возвращаться домой когда ему вздумается, — снова заговорил Морис. — Может, он передумал. Во всяком случае, завтра утром всё выяснится… Здесь холодно… Ты идешь?

Они вернулись в комнату, но Сесиль не могла уснуть. Если бы дядя Жюльен что-то забыл, он вошел бы в замок, был бы слышен шум. Но всё тихо! А если бы он уехал, был бы слышен шум мотора; может, он лег спать во флигеле, чтобы не будить их? Теперь Сесиль уже упрекала себя за то, что так легко приняла это приглашение. Дяде Жюльену, который ее даже не знает, она до сих пор чужая. Завтра она станет нежеланной гостьей. И всё из-за Мориса, которому всё трын-трава. Она всё расскажет дяде Жюльену… всё… Он ведь так и не смог утешиться после смерти жены, так что он поймет.

Наконец наступило утро. Морис никак не желал просыпаться, и это злило Сесиль. Он был зверски голоден и потратил целый час, готовя обильный завтрак. Сесиль не выдержала.