Юрий Авдеенко - Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

Маскировались тщательно. Старшина притащил ворох списанного хебе [14] Хлопчатобумажное обмундирование. . Сапоги обернули тряпками. Туловище каждый перевязал веревками, между которыми, со спины, зажимались ветки хмелеграба, можжевельника, клена. Санки тоже были похожими на кустарники.

Иноземцев сказал:

— Товарищ подполковник, пойдемте.

— Нет, голубчик, потерпи, — и представитель штаба армии опять чихнул, но теперь уже не так громко, потому что успел зажать нос платком.

Рявкнуло радио. Пропагандист сбивчиво выкрикивал антифашистские лозунги. Потом заиграла музыка…

Группа, возглавляемая майором Журавлевым, покинула позицию. Когда через пять минут немцы пронзили ночь ракетой, то ни представитель штаба армии, ни полковник Гонцов, ни другие люди, наблюдавшие за поиском из окопов, не могли различить на ничейной земле Журавлева и его бойцов. Редколесье, кустарник и клочки тумана, словно вата под елкой.

— Возможно, они достигли склада, — предположил представитель штаба армии.

— Едва ли, — взглянув на часы, ответил полковник Гонцов.

Внезапно холодный ветер, взметнувшись над бруствером, лизнул лица, и с северо-востока потянуло гарью, казалось, что она всплывает, точно муть, в несвежей, взболтанной воде.

— Ветер. Еще его не хватало. Иноземцев сказал вслух то, о чем подумали все.

Вглядевшись, полковник Гонцов успокоил:

— Это здесь, наверху. Смотрите, в лощине туман неподвижен.

При второй ракете все успокоились: хотя над позициями и погуливал свежий ветерок, там, внизу, туман покоился на прежнем месте.

Немцы выпустили двенадцать ракет, затем еще шесть. Группа Журавлева не подавала никаких признаков жизни. Между тем было заметно, что ветер спустился в лощину: туман там начал понемногу рассеиваться.

В 00.30 представитель штаба армии разрешил дать (так было условлено с Журавлевым) две красные и одну зеленую ракеты, что означало — тревожимся, посылаем новую группу.

Подполковник точно забыл о своей простуде и уже долго не чихал, лишь нервничал.

— Удивляюсь, — говорил он полковнику Гонцову, — как вы, та кой опытный солдат, не учли самой элементарной вещи: вдруг склад уже занят немцами. И они выдвинули туда сторожевой пост или устроили засаду.

— По данным разведки, немцы в районе склада не замечались.

— «По данным», — передразнил представитель штаба армии и отчаянно чихнул.

— Засада там, сторожевой ли пост или вообще нет ни души — принципиально дела не меняет, — возразил Гонцов. — Люди вооружены пистолетами и ножами. А из орудий по складу палить нельзя.

— Группа готова, — доложил старшина.

— Пусть возьмут карабины, — сказал подполковник.

Гонцов возразил:

— Лишняя помеха.

— Оружие не помеха для солдата.

Подполковник пошел за старшиной. Люди сидели в окопах на корточках, прислонившись к стене.

— Друзья, — негромко, но проникновенно начал представитель штаба фронта. Но тут же сорвался: — Кто курит?

Мыв рукав, — ответили из темноты.

— Прекратить!

— Слушаюсь.

— Друзья, — повторил подполковник, — группа майора Журавлева еще не вернулась. Мы не знаем, какие препятствия встретились на ее пути. Но время не ждет, и мы ждать не можем. Я поведу группу лично. Среди вас есть пулеметчики?

— Есть.

— Возьмите пулемет.

— Товарищ подполковник… — по траншее бежал запыхавшийся боец.

— Вы чего кричите? — ужаснулся подполковник.

— Товарищ майор вернулись…

— А люди?

— И люди тоже… Они немного правее вышли.

— Отставить пулемет, — сказал представитель штаба армии и поспешил за бойцом.

Окоп вилял, словно хотел запутать, сбить со следа. И комья глины, протяжно шурша, время от времени сползали с бруствера. Боец юркнул вправо. Подполковник увидел ответвление в окопе лишь тогда, когда миновал его. Ему пришлось разворачиваться. И он зацепил плечом о стену, и глины зашуршало много… Меньше чем через минуту они оказались в овраге. Двое солдат, тяжело ступая, понесли что-то на носилках. За ними шли еще двое солдат с носилками.

— Раненые? — спросил подполковник.

— Реактивные мины, — ответил майор Журавлев и доложил: — Всё в порядке. Задержаться пришлось потому, что вход в бункер был завален.

— Гора с плеч, — сказал подполковник и опустился на холодную землю. Сейчас, когда дело наконец сдвинулось с места, он почувствовал озноб и жуткую усталость.

— Одновременно будем производить эвакуацию всего склада, — тихо сказал он. У него не было больше сил бороться с болезнью.

— Иноземцев, — сказал майор Журавлев, — фляжку!

Ваня отвинтил пробку и подал фляжку подполковнику. Тот сделал несколько глотков, потом неудержимо закашлялся.

— Не пошла, проклятая, — сказал Гонцов. — Ваня, отведи человека в землянку.

— Да, — согласился Журавлев. — Там теплее.

Подполковник хрипло спросил:

— Как вы считаете целесообразным организовать работу?

Он произнес слово «работа», но оно показалось ему чересчур гражданским, и он поправился: — Вернее, операцию?

— Группы в составе пятнадцати человек будут выступать каждые десять — пятнадцать минут.

— Они не помешают одна другой?

— Нет. Дело в том, что со стороны противника заросли кустарника гораздо выше и гуще, чем с нашей. Для группы десять минут достаточно, чтобы вынести бомбы или мины из склада. Укладывать их на санки они будут прямо под открытым небом.

— Хорошо, — сказал представитель штаба армии. — Все правильно. Я согласен.

Он поднялся. Нерешительно произнес:

— Лихорадит… Может, мне действительно пройти на часок в землянку…

— Конечно.

Чуть ли не в один голос сказали Журавлев и Гонцов.

Опираясь на плечо Иноземцева, подполковник пошел к землянке.

У рации теперь дежурила Галя. Тамара спала на нарах, свернувшись под шинелью калачиком. Нары майора Журавлева, на которых вместо матраца лежал толстый покров из хвои, были свободны.

— Царское ложе, — пошутил представитель штаба армии и опять стал кашлять.

Иноземцев уговорил его снять сапоги. Накрыл одеялом и шинелью.

В землянке было тепло и даже немножко душновато. И воздух от коптилки был очень несвежим. Радистка Галя, борясь со сном, щурила тяжелые, словно набухшие, веки и монотонно повторяла:

— «Индус»! «Индус»! Я — «Чайка». Как слышите меня? Прием!

Смерть, сука, боится смеха. Это давно подмечено. А Сливу всю жизнь друзья называли веселым малым. И уж как-то получилось, что и сам Слива считал своей обязанностью дружить с улыбкой. И он наряжался в нее, как клоун. А между тем тоска частенько напрашивалась к нему в гости. Только об этом никто не знал. Догадывалась, наверное, жена. Или ему всего-навсего казалось так, когда она подолгу смотрела на него. А глазами мама с папой наделили ее такими, какие лишь поэты и называют: бездонными, серыми. Во взгляде, подкрепленном молчанием, чувствовались и сила, и мысль. Но он-то, Слива, знает: стоило сероглазой красавице произнести хотя бы два слова, становилось ясно, что она пуста, как мячик.