Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

— Вы откровенны. — Она приложила бутылку к губам и сделала большой глоток.

— Не хочу понапрасну тратить ваше время.

— У меня есть с полчаса.

Они прислонились к парапету набережной. Анастасия считала лодки на реке. Вода казалась блестящей серебряной лентой, вьющейся вдоль Ленинских гор.

— Я здесь новенький.

— Понятно…

— Так что не знаю всех ходов-выходов…

— Я тоже.

Рассерт улыбнулся.

— Вот если бы кто-то меня проконсультировал…

— С чего вы решили, что я для этого гожусь?

— У вас есть друзья-журналисты. Они тут зря времени не теряли.

Анастасия двинулась вперед, оставив его там, где он стоял. Ну нет, он за ней бегать не станет, пусть не рассчитывает. Рассерт перегородил дорогу.

— Чего вы хотите?

— Я вам уже сказал. Мне нужна информация. К тому же я еще могу вам пригодиться.

— Господи! И вы туда же.

— О чем это вы? — Он, казалось, был искренне удивлен.

— С чего-то все вдруг предлагают помощь. Можно подумать, наша страна — большой благотворительный базар. Со всех сторон тянутся руки с милостыней.

Они медленно пошли вдоль набережной. Машины двигались в обе стороны плотным потоком. Какой-то водитель высунулся из кабины и грязно выругался.

— Ну вот видите, — она повернулась к Рассерту, — терпение у народа истощилось.

— Честно говоря, я бы предпочел какие-нибудь более конкретные данные.

— Рассчитываете, что я стану шпионить для вас? — Анастасия широко улыбнулась.

— Ну что вы, конечно, нет.

Краска бросилась ему в лицо. Значит, не слишком уверен в себе, чтобы шутить на такие темы. Чересчур серьезно относится к своей особе.

Анастасия уселась на низенький парапет и уставилась на воду.

— Когда я вас снова увижу? — Рассерт говорил тоном капризного ребенка.

— Зачем?

— Чтобы поговорить. Мне хочется знать ваше мнение обо всем, что происходит в стране.

— Встретимся как-нибудь. — Анастасия поднялась. — Или не встретимся… Пора на работу. А то подумают, что я сбежала. — Она двинулась к министерству.

— Ваш английский друг, Маркус… — Рассерт не тронулся с места. — Вы ему доверяете?

Она не собиралась останавливаться, но это было сильнее ее. Надо бы поставить его на место, но интересно, что он скажет.

— Не поняла?

— Впрочем, не мое, конечно, дело…

Ну ладно, подыграю ему, решила Анастасия.

— Тогда до свидания.

— Анастасия! — Голос звучал настойчиво, жестко. — Будьте осторожны. Странное сейчас время. И люди ведут себя странно.

Она задержала на Рассерте взгляд секундой дольше, чем намеревалась, и он заметил, что его слова ее удивили, выбили из колеи. Задели за живое.

А за полярным кругом жена командира базы заперлась в спальне. Ее душу жгла ненависть и обида, как души многих других жен в воинских частях, не столь отдаленных, где и ветры вроде дуют потише и условия не такие тяжелые. Муж ее и радио послушал, и книгу почитал, а потом задремал на диване.

Проснулся он через час, голодный и злой, как черт. Одеяла в спальне, за запертой дверью, но черта с два, он не намерен унижаться! Через тонкие стены было слышно, как она жалко шмыгает носом. Так ей и надо, пусть поплачет. Всю жизнь эта стерва его изводит, придирается, вечно недовольная, злая, то жалобы, то капризы.

Ясное дело, она терпеть не может Арктику. Но кто просил ее сюда ехать? Он был готов на все, лишь бы удержать ее на материке! Каких только приманок не расставлял! Даже с младшими офицерами пошучивал, что, мол, коль выберется у кого свободный вечерок, то можно бы вывезти ее на прогулку, а там разложить на заднем сиденье и… «Сами понимаете, все во благо отечества, и никаких вопросов…» Но охотников не нашлось. Их, впрочем, можно понять.

Нет чтобы прислушаться в свое время к советам отца. Старик ведь предупреждал: «Посмотри на мать, если с такой, как она, ты готов прожить лет эдак тридцать-сорок, то — вперед. Но на твоем месте, я бы приглядел себе бабу посимпатичней».

Не послушался? Недоумок, кретин, балбес! Теперь не приходится удивляться, что положил глаз на эту капитаншу, которая дважды в месяц приезжает из Мурманска. Тоже, конечно, далеко не красавица, однако где их найдешь, красавиц-то в армии. Но и такой хочется. И ведь как все просто. Никаких тебе ухаживаний или там танцев-шманцев. Никакой ответственности. Она ничего от него не ждет, ничего не требует. Побыли вместе, получили удовольствие — и будьте здоровы! Побольше б таких, как эта…

Господи, она все еще плачет!

Он встал, подошел к двери спальни.

— Послушай, может, хватит, а? Выйди, попей чайку. Или давай, что ли, поговорим?

Все, что угодно, только бы она перестала! Из-за двери донесся сдавленный голос. Наверное, уткнулась в подушку.

— Вон! Видеть тебя не могу!

Командир взял китель и ретировался к себе в кабинет. Он уже собирался положить голову на промокашку и немного вздремнуть, но тут увидел сделанные утром заметки. Странную историю выложила эта потаскуха, диспетчер Беляева. Говорит, что проболтался ее пилот.

Он перевернул страницу блокнота и перечитал каракули. А вдруг она права? Что если этот хмырь и впрямь Завернет к ним? В каком тогда дерьме окажется он, командир базы?

Что ж, пока суть да дело, надо переговорить с приятелем из Московской военно-воздушной академии. Правда, время позднее, по телефону сейчас никого не найдешь, но он это возьмет на заметку и в удобное время обязательно позвонит.

До хлюпающего грязью закавказского городишки в самом средоточии летней грозы Порученец и пилот добирались порознь. Немощеные дороги развезло, но народу на улицах много: все население Шелепина, ликуя, высыпало из квартир, чтобы приветствовать ливень. Казалось, люди исполняли сразу две роли: зевак и участников некоего ритуального действа.

Старая «волга» в шашечку подхватила Порученца с железнодорожной станции и потащилась по обветшалым улочкам, где деревянные хижины соседствовали с залитыми бетоном площадями и универсамом. Витрины были защищены железными решетками.

«Я должен был отсюда уехать, — сказал он себе, — должен был навсегда оставить этот город, где мысль постоянно расходится с делом. Здесь люди умирают в доме, где прошла вся их жизнь, ложатся на тот же стол, на котором в младенчестве их пеленала мать, и между этими событиями так и не успевают осознать, что вокруг них кипит и бурлит мир. И все-таки как хорошо сюда возвратиться!.. Странно: вроде перед тобой открыты любые страны, а ты продолжаешь испытывать нежность к грязным улочкам родного города и к грозовому серому небу над его площадями».

Порученец окинул взглядом фойе гостиницы «Восход». Пусто. Несколько мух лениво кружатся вверху у электрической лампочки. Вот они, задворки Советской власти. Задница, или, вернее, прыщ на заднице человечества, как выразился какой-то остряк. Короче, то, что не предназначается для всеобщего обозрения.