Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Маркус фыркнул.

— Тут у вас все художники.

Она даже не улыбнулась, и он понял, что у нее испортилось настроение.

— Не хочешь разговаривать?

— О чем говорить, Маркус?

— Но ты же знаешь, что происходит.

— Что ж, может, я и не прихожу в восторг от последних событий. Может, все наши усилия пошли насмарку, и мне не хочется говорить об этом…

— А я ничем не могу помочь?

— Интересно, чем? Напишешь статью в свою дурацкую газету? Что это даст? Ну, получишь вознаграждение на Рождество да начальство поблагодарит за усердие.

— Другие страны могут помочь, оказав давление на кого следует.

Анастасия засмеялась.

— Ты опоздал, Маркус. События развиваются слишком быстро. Россия больше не нуждается в других странах. Двери захлопываются наглухо, окна закрываются ставнями. Ты что, не видишь, что происходит? Будущее нашей страны должно решится буквально в ближайшие дни. Демонстрация на улице Горького — только начало. Смерть всерьез готова взяться за работу…

— О чем ты говоришь? Объяснись.

— О чем говорю? Объясню, Маркус. Я говорю о том, что радикалы в отместку за погибших на демонстрации намерены нанести ответный удар и приговорили кое-кого к смерти. Сегодня был убит первый из списка.

— С ума сошли? — Маркус отвернулся к окну. — Кого еще должны убить?

— В списке нет сколько-нибудь важных лиц.

— Но ты сказала, они намерены…

— Я сказала «нанести ответный удар»… Был убит учитель. Он обучал английскому сына генерального секретаря. Эта смерть, — спокойно добавила Анастасия, — должна послужить сигналом к дальнейшим действиям.

— И ты поддерживаешь радикалов?

— Что ты понимаешь под словом «поддерживаешь»? Как по-твоему, мы должны идти вперед или нет? Оправдывает ли намеченная цель любые средства? Посмотрим…

— Убивая людей?

— А что еще нам осталось? — Она стукнула кулаком по кровати. — По-твоему, мы должны позволить им засадить нас обратно в клетку и задвинуть засовы? Кто ты такой, чтобы нас судить?

Маркус встал с постели, оделся.

— Неужели ты так бесчувственна? Значит, если хочешь, можно убить…

— Послушай, дружок, — ее голое был спокоен и тих, но то было затишье перед грозой. — Из-за этой страны, из-за ее народа я пролила довольно слез. Все, хватит. По правде сказать, я разучилась плакать.

Он летел из Москвы на север. Ни особого умения, ни выдумки от него не требовалось; рядовой полет, высоко над облаками — в синем-синем небе.

От Вологды самолет повели архангельские диспетчеры, и он говорил все время, твердя до хрипоты о координатах и радиочастотах — так обеспечивался двойной контроль полета.

Потому что сегодня, сейчас, Виталий особенно остро ощущал потребность в дополнительных мерах осторожности. Иначе думы уводили его далеко прочь, он снова и снова повторял про себя слова дяди, и всякий раз сказанное им казалось все более невероятным.

«Спарка» летела вдоль восточной оконечности Кольского полуострова, широкой дугой уходя от закатного солнца в сторону гигантского клина Новой Земли. Дорога в никуда — через хляби небесные над Россией.

Виталий знал, что с земли тщательно контролируют его полет; свои его не оставят. Но и Америка тоже следит за ним из космоса и с земли, с радиолокационных и наблюдательных станций. Для них он был только помеченная идентификатором точка на оранжевом экране, только один из десятка тысяч летательных аппаратов в воздушном пространстве Советского Союза. В голове не укладывалось, что от этих «ушей» и «глаз» нигде не укрыться. Даже на краю мира тебя, если понадобится, найдут, найдут — и уничтожат.

Авиабаза дала добро, и Виталий пошел на посадку, но не рассчитал: земля буквально рванулась ему навстречу. «Я устал, устал от полетов по прямой, от ничегонеделания». Правда, на сей раз приказ несколько отличался от предыдущих. Ему следовало задержаться на базе, покрутиться среди военных, разведать обстановку: все ли спокойно на объекте, не вышел ли из-под контроля персонал? Можно подумать, что все так просто.

Он направил «спарку» к ангару. Вокруг никого. Снежный покров давно сошел, сменившись грязью и жухлой травой. Неудивительно, что люди с объекта ищут развлечений где только могут. Виталий спускался с борта вниз, воображая, как потягивается на своей узкой и твердой постели Валя Беляева, будто изготовившаяся к прыжку кошка. «Не пропадай, — сказала она, — мы с тобой еще полетаем». Не часто получаешь подобное приглашение за полярным кругом.

Виталий направился прямо к командному пункту. Само собой, московская служба ведения полетов уже через час начнет выяснять, почему он не дал запроса на обратный рейс. Так ведь откуда им знать про поврежденную плату автоштурмана? Плату, которую он сам испортил перед выходом из кабины.

Как со сторожевым псом — не знаешь, схватит ли он за щиколотку или положит лапы на грудь и кинется лизать тебя в нос. Старожилы, выбравшие объект в Заполярье, чтобы уйти от мира в забвение, избегали Виталия, ибо он этот мир представлял. Те же, кто при получении назначения в часть попросту вытянули короткую спичку из начальственной руки, те встречали его с неумеренным восторгом.

Из Москвы он и в этот раз захватил с собой шоколад, сигареты, пару кассет с записями музыкальных новинок и, как дети на Рождество, в столовую подтянулись человек десять — посидеть в неоновом свете и повеселиться. Виталия кормили рыбным супом и расспрашивали обо всем. Расспрашивали дотошно, въедливо о последних столичных веяниях, о политике и оппозиции правительству. Легких салонных бесед в России не ведают. К чему тратить свое и чужое время? Русские много знали и желали знать еще больше.

Виталий с любопытством вглядывался в лица собравшихся. Перемены видны и тут. Эти уже не поколение юных пессимистов, рожденных в застойные времена и обреченных влачить беспросветное существование без всякой надежды на то, что улучшения возможны. Сегодня они были сопричастны происходящим переменам, разрываемые антагонистическими чувствами и силами, но вовлеченные в движение. Советская власть больше не ассоциировалась с черным лимузином с затененными, глухими стеклами. Теперь это был автобус, который в своем движении к Москве подхватывает по пути все талантливое и яркое.

Она вошла в столовую и молча села в сторонке. Ее лицо освещалось ожиданием, надеждой. Другие мужчины тоже это увидели: Валя Беляева, диспетчер, навострила свои коготки, но охотилась она не на них. Разговор продолжался, а она то закидывала ногу на ногу, то убирала вниз. Смеркалось. Кто отправился спать, кто — к радиолокаторам и экранам компьютеров. Трудового энтузиазма не было и в помине. Военные не спешили прийти на работу вовремя. Они расходились из столовой по двое, по трое, продолжая беседовать, и вскоре Виталий и Валя остались наедине — сидели наискосок через белый пластиковый стол и глядели друг на друга.