щуп

- Ладно, пора, - Леонид охлопал себя по карманам, в правом привычно ощутил тяжесть металла. Мутно взглянул на Сергея. - Ну-с? Обниматься, разумеется, не будем?

- Что мы - бабы какие? - фыркнул тот. И они тут же обнялись. Леонид так и не понял, как это произошло и кто полез первый.

- А все он - коньяк! - смущенно пробормотал Сергей.

- Ясное дело! - Леонид вышел на лестничную площадку, прощально махнул рукой.

Глава 8

Кошмары любят посещать среди ночи. Ночь и тьма - тот самый фон, на котором они выглядят чарующе и величественно. Очарование жутковатой мглы - в мистической неотгаданности, величие - в страхе трепещущих жертв.

Валентин сидел на нарах, сколоченных всего из двух узких досок, и беспрерывно дрожал. Он ничего не понимал. Баринов предупреждал о каком-то полигоне, об опытах, творимых над заключенными, но происходило что-то иное. Перед самым рассветом Валентина скинули с постели и, ничего не объяснив, не позволив даже одеться, по гулким коридорам повели куда-то вниз. Обошлось, правда, без наручников, но Валентин понятия не имел, радоваться этому обстоятельству или нет. Машинально отсчитывая ступени, он косился на пасмурные лица конвоиров и внутренне сжимался. Аналогичным образом, вероятно, выводят узников на расстрел. У обоих сопровождающих клапан кобуры был предупредительно расстегнут. Тот же Баринов как-то рассказывал, что все эти открытые клапаны - сплошная липа, провоцирование горячих головушек. Оружие охрана прячет в скроенных по особому образцу карманах. Валентин склонен был этому верить, и тем не менее подмечать подобные мелочи было не слишком приятно. Мелькнула мысль, что спускаются они, должно быть, в преисподнюю. Становилось жарко. Ожидая развязки, Валентин вхолостую сжигал энергию. Пот стекал по лицу и по спине.

На одном из этажей они прошествовали мимо шеренги "новеньких". С багровыми от напряжения лицами новоиспеченные обитатели тюрьмы держали на вытянутых руках ведра, наполненные водой. Двое стерегли испытуемых под автоматным прицелом. Еще четверо, вооруженные резиновыми дубинками, расхаживали вдоль строя. Слабеющих подогревали ударами.

- Прямой угол, мразь! Девяносто градусов! Знаешь, что такое девяносто градусов?..

Когда-то всю эту мрачную канитель проходил и Валентин. Кое-кому могло взбрести в голову пустить арестанта по второму кругу, но конвой возле шеренги мучеников даже не задержался. Сотни и тысячи раз проходила охрана этими коридорами и такое же бессчетное количество раз наблюдала здешние спектакли. Режиссура тюрьмы не баловала разнообразием, и конвоиры не удостоили новичков с ведрами ни единым взглядом.

Путанное путешествие закончилось, Валентина втолкнули в обычную камеру, с лязгом заперли за спиной дверь. Сжав кулаки, он огляделся. Прямая угроза отсутствовала, но что-то здесь было не так. Под потолком мерцал голубоватый ночничок, на полу, в двух шагах от Валентина, червяком извивался человек. Он не ругался и не скулил, он просто корчился, беззвучно пытаясь совладеть с чем-то невидимым и страшным. Вглядываясь в человека, Валентин присел на корточки. Ни ссадин, ни синяков, ни крови. Безумные глаза, выступившая на губах пена. На нарах у дальней стены мерно похрапывал старичок. Больше в камере никого не было. Валентин обошел корчившегося на полу и занял свободные нары.

Прошло, наверное, не более получаса, прежде чем он почувствовал неладное - то самое, что угарно дохнуло в лицо, едва он переступил порог камеры. Но теперь ощущение этой жути резко усилилось.

Все так же беззвучно человек корчился на полу камеры. Старикашка успел перевернуться на другой бок и теперь похрапывал, прижавшись личиком к каменной стене. Валентин пробовал было перенести страдальца на нары, но уже спустя минуту тот повторно сполз на цементный пол. Возвращать его на место не имело смысла. Возможно, это была эпилепсия, а, может, и что похуже. Однако уже через пяток минут Валентину стало не до сокамерников. Необъяснимая пакость, поселившаяся в этой ничем не примечательной темнице, постепенно пробрала и гостя. Сон не приходил, вместо него пришла дрожь. Нервный тик, о котором Валентин начинал уже забывать, вновь многочисленными узелками увязал мышцы лица с ниточками невидимого кукловода. Навалившаяся апатия сменилась беспричинным страхом, дыхание и пульс участились.

Несколько раз, пытаясь совладать с собой, Валентин поднимался и преувеличенно бодрым шагом мерил камеру. Громко схаркивая в парашу, гремел жестяной крышкой мусорного бака. Собственный шум помогал в борьбе со страхом. Увы, как только за спиной оказывалось пустое пространство, рождалось нестерпимое желание обернуться. Стискивая кулаки, Валентин сверлил стены взглядом, пятясь, отступал к нарам.

Капала где-то вода. Тридцать или сорок капель в минуту. Каждая капля отдавалась в висках дробным ударом. Кто-то далеко-далеко наигрывал на скрипке одну и ту же мелодию, часто сбиваясь, возобновляя заунывные переливы с самого начала. Впрочем Валентин уже всерьез сомневался, слышит ли он что-нибудь в действительности. С галлюцинациями жизнь познакомила его давным-давно. С одинаковым успехом призраков порождали и боль, и химия, и затянувшаяся бессонница. Но обычную боль он научился терпеть. Обморочная тошнота после сотрясения мозга наполняла ощущением близящейся смерти, но и это состояние позволяло сохранять крохи достоинства. Когда начинало мерещиться черт-те что, спасало знание первопричины. Алкоголь, температура, порция морфия... Сейчас же происходило что-то другое. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Не доверяя уже ни чувствам, ни собственной памяти, Валентин заголил руку и тщательно осмотрелся. Пальцами сантиметр за сантиметром ощупал ягодицы и спину. Он искал след укола, хотя и был убежден, что никто ему ничего не вкалывал. Или это не жидкость, не лекарство, а какой-нибудь газ?.. Валентин стал усиленно принюхиваться. Обойдя камеру, изучил все углы в поисках тайного воздуховода. С запозданием сообразил, что газом тюремные власти пользоваться бы не стали. Дверь была самая обычная, без всякой герметизации. А окуривать разом целый коридор - значит подвергать риску и стражу. Но что же тогда? Что, черт подери!?..

В метаниях по камере чувство страха притуплялось, но стоило присесть на нары или остановиться хотя бы на минуту, как жутковатые судорожные волны с новой силой принимались сотрясать тело. Странным образом иссякала энергия. Тянуло прилечь, закрыть утомленные глаза. Это напоминало сны, в которых увязали в воздушном тесте подсеченные ноги, и, убегая, приходилось падать на четвереньки, почти ползти, проклиная паралич и чары, лишающие последней воли. В то же время Валентин интуитивно сознавал, что неподвижность его погубит окончательно. Бедолага сокамерник не являлся эпилептиком. Корчился он от той же пугающей силы, что тенью подкрадывалась к Валентину справа и слева, запуская хищные пальцы под хрупкую оболочку, лапая сердце, когтями царапая внутренности.