Анри Кок - Гостиница тринадцати повешенных

Этими словами закончил речь пажа Паскаль Симеони, вошедший в комнату вслед за Жуаном де Сагрера.

Внезапное появление охотника на негодяев повергло Лафемаса и шевалье де Мирабеля в еще большую растерянность, нежели приход Жуана де Сагрера, и, не найдясь что ответить, они застыли на своих местах.

Наконец начальник ловкачей обрел дар речи. Вымучив улыбку, он с деланным смирением отвесил своему первому собеседнику глубокий поклон.

– Раз уж за нее ручаетесь вы, господин маркиз, – промолвил он, – считайте, что от моих подозрений… если таковые и были… уже не осталось и следа!.. Уверен, что вы не стали бы… вы… один из его пажей… покрывать врагов монсеньера кардинала!

Жуан де Сагрера пожал плечами.

– И где же вы здесь видите врагов монсеньора де Ришелье, сударь? – воскликнул он. – Здесь… в деревенской гостинице… в доме славных людей, держащих небольшое дело?

Лафемас снова поклонился.

– Чтобы найти того, кого ищешь, не всегда нужно идти строго по его следу, господин маркиз, – отвечал он. – Но не будем об этом… Я ошибался и готов это признать. Мне жаль, что я напрасно побеспокоил эту милую девушку, которой я от всего сердца приношу свои извинения. На сим позвольте откланяться, господин маркиз. До свидания, господин Паскаль Симеони… до свидания, мой дорогой. И спасибо за тот небольшой урок, который при вашей поддержке я получил не далее как сегодня. Определенно, встреча с вами всегда приносит выгоду. Никогда этого не забуду.

Выгоду! Лайфемас и не подозревал, как близок он был к истине. Внезапное прибытие в гостиницу Жуана де Сагрера и Паскаля Симеони сохранило ему жизнь, ни больше ни меньше – ему и его людям!

В присутствии молодого маркиза и охотника на негодяев дать ловкачам бой Жан Фарин и его ларошельцы никак не могли.

Они были там, в своем убежище, ожидая условленного сигнала, чтобы подняться в большой зал.

Но сигнала не последовало. Да и не должно было.

Лафемас и его люди уже мчались галопом по дороге, когда Гонен и Валетон присоединились к заговорщикам.

– Ну что? – воскликнули те.

– Да ничего, – отвечал Валетон с тяжелым вздохом. – Придется отложить.

И он рассказал им то, что вы только что услышали от нас.

– Жаль! – воскликнул Жан Фарин, сжимая кулаки. – Больше такой возможности может и не представиться! Ох! Держать Лафемаса… этого тигра с человеческим лицом… и быть вынужденным его отпустить! Всю жизнь буду жалеть об этом!

И он, Жан Фарин, был не далек от истины!

С тех пор как Бибиана слегла с болезнью, это был уже третий приезд Жуана де Сагрера в «Форсиль».

В тот день компанию ему составил Паскаль, давно уже желавший взглянуть на возлюбленную друга.

Примерно через час после отъезда ловкачей начали собираться в путь и Жуан с Паскалем.

Первый – донельзя грустный, так как – возможно, причиной тому был испуг, в который поверг Бибиану визит Лафемаса, кто знает? – Жуану показалось, что девушка выглядит более болезненной, более подавленной, чем обычно.

Второй – задумчивый…

Столь задумчивый, что вопреки собственным невеселым мыслям, первый в конце концов заметил это состояние второго и поинтересовался, что того так тревожит.

Но Паскаль лишь покачал головой.

– Если позволите, господин маркиз, я скажу это вам как-нибудь в другой раз, – отвечал он.

– Почему не сейчас?

– Потому что… А ведь вы правы!.. Почему не сейчас? Дело все в том – только не обижайтесь, – что мне не понравился ни ваш Гонен, ни его слуга.

– Что за мысль!

– Да, мысль нелепая, согласен!.. Но что вы хотите! Я знал Гонена еще в те времена, когда он выступал со своими трюками на Новом мосту, и уже тогда считал его отъявленным негодяем. Таковым – пусть он и сменил профессию – полагаю и сегодня. «Дыма без огня не бывает», – гласит поговорка. Боюсь, что он может иметь отношение ко всем этим убийствам, которые, если верить господину де Лафемасу, происходят с недавних пор в этих местах. Как бы вам не пришлось сожалеть о тех благах, которыми вы его осыпали!

Жуан невольно побледнел. Люди добрые принимают приписываемые им ошибки гораздо ближе к сердцу, чем злые – свои злодеяния.

– Но зачем Гонену могло понадобиться участвовать в этом жутком истреблении?! – воскликнул он.

– Почем же мне знать?.. И потом… – произнес Паскаль с ударением, – что, если слабость Бибианы… эта слабость, которой вы не находите объяснения… обязана своим происхождением ужасным преступлениям ее отца?..

– Ох!.. Вы сошли с ума, Паскаль, вы сошли с ума! Гонен – убийца! Нет! Нет… это не… этого просто не может быть!

– И тем не менее…

– Ни слова больше, прошу вас!.. Я на вас не сержусь… напротив, благодарен вам за вашу откровенность. Но… моя бедная Бибиана!.. Чтобы все ее страдания шли от родного отца!.. Ужасно!.. Ужасно!.. Еще раз спасибо, Паскаль; я… я подумаю над вашими словами… да, подумаю… порасспрашиваю Гонена… его жену… слугу… Но только не сегодня, довольно! Довольно!..

– К вашим услугам, господин маркиз.

Случаются такие злосчастные дни, когда кажется: вот-вот прольется свет и вам откроется истина, но солнце, словно движимое некой роковой силой, уходит далеко за тучи…

В этот момент – как и месяцем ранее, в «Форсиле», Жуан, которому показалось подозрительным присутствие в доме Гонена некого барышника, – в этот момент Паскаль Симеони был близок к тому, чтобы напасть на след заговорщиков.

Одно лишь слово, один лишь знак согласия со стороны молодого маркиза – и, пойдя по этому следу, друзья, возможно, раскрыли бы и сам заговор…

Но слово это не было произнесено, как не был подан и этот знак…

И, недовольные каждый самим собой, Жуан и Паскаль расстались, недовольные также и друг другом.

Герцогиня де Шеврез оказалась права: уже на следующий день (то был понедельник) после того, как король выразил намерение в скором времени покинуть столицу, кардинал де Ришелье объявил, что в те же самые сроки, когда его величество отправится в Фонтенбло, сам он поедет в свой замок Флери д'Аргуж.

Во вторник уже весь двор знал, что днем отъезд короля – а следовательно, и его преосвященства – назначен на ближайшую субботу.

В четверг, явившись в особняк Шале в десять часов утра, Фирмен Лапрад обнаружил, что граф, вопреки обыкновению, уже встал.

Дело в том, что накануне герцогиня сказала своему любовнику:

– Все батареи на позициях… фитили зажжены, осталось лишь пальнуть.

И чем меньше времени оставалось до того момента, когда следовало «пальнуть», тем более, нет, не боязливым – страх никогда не был ему присущ, – но беспокойным чувствовал себя Шале.