Вячеслав Демченко - Четвертый бастион [litres]

– Но умница Нахимов опередил нас, затопив на рейде новую партию кораблей и, говорят, даже легендарный «Двенадцать апостолов». Так что, увы… Имеем, что имеем.

– Или не имеем, – по-русски проворчал Илья, как будто даже сам себе.

Нахимов, любимец защитников Севастополя, ежедневно приносивший на бастионы полные карманы Георгиевских крестов, чтобы раздать их отличившимся за последние сутки, был последним из плеяды адмиралов, не по должности, но по сути возглавлявших оборону города.

5 октября 1854 года на Малаховом кургане погиб В. А. Корнилов. Погиб в самом начале героической эпопеи, при первой большой бомбардировке. Но тем не менее адмирал стал действительным организатором обороны, ибо, командуя гарнизоном всего в 7 тысяч человек, он показал пример умелой организации обороны и по праву считался основоположником позиционных методов ведения войны – непрерывные вылазки обороняющихся, ночные поиски, минная война, тесное огневое взаимодействие кораблей и крепостной артиллерии.

7 марта 1855 года погиб 45-летний В. И. Истомин, которому ядром оторвало голову, когда он выходил из своей землянки. С началом осады Севастополя Истомин был назначен командиром 4-й оборонительной дистанции Малахова кургана, а затем занимал должность начальника штаба при вице-адмирале В. А. Корнилове, ну а после смерти Корнилова буквально ни на один день не покидал своих позиций, жил на Камчатском редуте, в землянке… из которой и вышел, как на беду, в самый разгар бомбежки.

Не дожил до драматического конца обороны в сентябре и сам Павел Степанович – нашел свою английскую пулю 10-го июля, как водится, стоя во весь рост на бруствере. Не было тогда моды у русских генералов отсиживаться в штабах.

Все адмиралы были погребены в севастопольском соборе Святого Владимира, в одном склепе с учителем своим, адмиралом М. П. Лазаревым.

Английский финансист, казалось, глухо задремавший, пока слуга-афганец склеивал ему лиловатым языком сигарету, не открывая глаз, пробормотал негромко:

– Can you read in English? Читаете по-английски?

– Excusez-moi? Простите? – Пустынников, только что заглядывавший через плечо маклера в серую бумагу с жирным конторским оттиском, отпрянул и попытался притвориться непонимающим, поэтому заговорил по-французски.

– Вы читаете по-английски и уж точно разговариваете, – теперь утвердительно и все так же на языке Китса повторил его однофамилец мистер Джером Китс – выдающаяся фигура головного интендантства британского экспедиционного корпуса.

– Но вы же читаете сводку Парижской биржи? – улыбнулся в пшеничные усы Илья, подчеркивая «Парижской».

– А вы читали подписи английских гравюр. Я видел, – с прежней флегмой заметил мистер Китс.

– О, да вы прирожденный шпион, – заинтригованный, отодвинул Илья стул подале.

– Работа такая. Не слюнявь, обезьяна, – буркнул маклер, как выяснилось, афганцу, оставшемуся за спиной Пустынникова.

Сонные глаза Китса, по-черепашьи почти закрытые тяжелыми веками, как оказалось, еще и глядят в разные стороны. Тем не менее взгляд их был проницательным.

– Что вы хотели подсмотреть у меня под рукой? Что парижская биржа не очень-то рассчитывает на скорую победу? – хмыкнул он, выстукивая сделанную наконец-то сигаретку о крышку золотого портсигара. – Это я вам и так скажу. Государственная облигация за какой-нибудь месяц упала с 74 до 63 ½ франков, а это, как ни крути…

– L’etalon des autres valeurs, – закончил за него штабс-капитан.

– Именно – главный показатель для держателей ценных бумаг, – даже приоткрыл один глаз маклер и поощрительно кивнул, глядя пытливым черным глазом куда-то влево от Пустынникова. – Похвальная образованность для траншейного аборигена. В таком случае прибавлю, пожалуй, безвозмездно от себя – Британия также если не в заднице, то уверенно в нее заглядывает. Империи вообще страдают самоуверенностью, за что, пожалуй, и поплатятся рано или поздно. Ваша – раньше, наша – позже. Не верите?

– Отчего же, только…

– И можете даже убедиться в этом, – не стал дожидаться возражений штабс-капитана мистер Китс. – Почитайте свежий The Times. Я не шучу, вон он, под локтем мосье Жюльена, с собой привез из Парижа. Старее, конечно, чем сегодняшний с телеграфа, но зато с картинками. Посмотрите, почитайте…

Особой сметки, чтобы сообразить, что не в правилах делового человека что-либо делать даром, не требовалось. Стул тут же затарахтел, отодвигаясь от Пустынникова.

– Идите, пока к нашей беседе не пристало лишних ушей, – вдогонку пробормотал маклер и погрузился обратно в дрему, прикрыв глаза и дав таким образом понять, что добавить ему больше нечего.

Впрочем, добавил, но уже сам для себя: «Business is business». Уж кого-кого, а биржевого игрока на поставках армии скорое заключение мира, пускай даже и победного, устраивало не особенно. Business is business.

Мэри даже не стала расспрашивать офицера Бамбла, отчего они должны ехать на ночь глядя в ставку французского главнокомандования в устье Саранданакиной балки, тогда как казармы английской гвардии были куда ближе от французского госпиталя, – не до того ей было, чтобы задумываться сейчас о полевом комфорте и ночлеге.

Сыщик же, без труда успокоив совесть рассуждением, что молодой леди не грех и развеяться после таких драматических событий, как потеря любимого и горькая утрата золотого медальона с сердоликовой геммой и бриллиантами.

«Бегун с Боу-стрит» правил угрюмого мула, позаимствованного в госпитальном обозе, к крыльцу в желтом зареве керосиновых фонарей, где столбом коновязи служила подлинно античная полутораметровая кариатида, видимо, отбракованная ценителями. Такого добра из древней Тавриды и впрямь – если все вывозить, то корабли потопишь.

Вызвав через пожилого французского легионера какого-то плотного англичанина в чесучовом жилете, с примечательной бородавкой на носу, мистер Бамбл получил, должно быть, пропуск, так что, невзирая на: «Sauf le personnel!», он вскоре распахнул перед леди двустворчатые двери в теплый туман…

Поручик Соколовский был сражен наповал. Впрочем, нет. Подобной пошлостью он мог бы описать свое состояние тысячи раз, но не в этот. В этот раз что-то мягкой лапой наступило на грудь, вытиснуло из нее дыхание и приготовилось выпустить когти, чтоб тут же начать терзать душу – сладко, мучительно и долго, может, даже годами…

Это поручик не почувствовал даже, а предчувствовал уже. Причем раньше, чем успел понять, что же оно такое с ним вообще приключилось…

До сих пор «любовь с первого взгляда» была для него только чернильной кляксой, которой он легко брызгал в девичьи альбомы юных или «вечно юных» дев. И чем более зрелых дев, надо сказать, тем с большей легкостью…