Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Наша электрическая компания связана с различными предприятиями, я, кажется, могу быть вам полезным. Дайте чертежи, и это будет мой взнос в партию — металлический типографский вал! Тем более что на механическом заводе, что в Рубцовском переулке, служит человечек, которому я когда-то оказал большую услугу, можно сказать, жизнь спас.

Аргунов строго спросил:

— Что за человек и как вы его спасли?

— Как спас — не скажу, будет нескромно. Конспирация не позволяет назвать этого человека. Он мне все сделает быстро и недорого.

Аргунов с восторгом посмотрел на собеседника, покачал головой:

— Это невероятно! Кхх…

— Телефон и граммофон тоже казались невероятными, но ведь Эдисон изобрел их. А тут изобретать не надо!

— Но, милый друг, вы понимаете, что вас ждет, если об этом узнает охранка? Вы уверены, что тот, к кому вы обратитесь за помощью, не выдаст вас?

Азеф изобразил глубокое раздумье, завел глаза к голубому небу, потом медленно произнес:

— Если бы человек хотел, он давно бы меня выдал. Он ни слова обо мне не скажет.

Аргунов широко улыбнулся, подергал себя за козлиную бородку и сказал:

— Милый вы человек, если вы поможете, это будет вашим громадным вкладом в дело партии. — Он откинулся на спинку стула, долго откашливался и, наконец, мечтательно посмотрел на верхушки елей. — Изготовление металлического вала очень продвинуло бы дело. Мы стали бы печатать газету, прокламации, листовки, дело зашевелилось бы, пошло! Тем более, — многозначительно поднял вверх палец, — скоро, скоро грянет буря! — Шепнул в ухо: — Скоро полетят вражеские головы, кхх!

Азеф в свою очередь наклонился к лицу Аргунова, страстно прошептал:

— Я сделаю этот вал. Но, дорогой мой Андрей Александрович, неужели вы не можете разглядеть очевидное: вы идете по ошибочному пути. Мы существуем в тяжелых полицейских условиях: кругом кишат доносители, революционным кружкам грозят неминуемые провалы, — а мы создаем печатни, словолитни, что ускорит провал партии, ее разгром. Иное дело террор — быстро, решительно, громко! Власть трепещет, правительство в панике, трон качается!

Аргунов, изрядно согретый кахетинским, излишне горячо возражал:

— Я, мой друг, не спорю, террор необходим, кхх. Но сейчас для меня главное — начать издавать свой печатный орган.

— Печатное слово — хорошо, но террор — эффективнее. И эффектнее — министра бабахнули, и всей России словно праздник престольный, все счастливы, все ликуют!

— Я с вами согласен, Иван Николаевич. Чтобы возбудить народные массы, надо совершить несколько удачных актов, кхх.

Азеф подумал: «Хорошо, что я вызвал его на этот разговор. Мне важно понять, по какому принципу избираются жертвы террора». Он сказал:

— Согласитесь, Андрей Александрович, ведь важно не просто убить кого-то из правительственной администрации — там, допускаю, есть люди деятельные, приносящие некоторую пользу. Но есть откровенные реакционеры. Так?

Аргунов согласно кивнул. Азеф подлил ему вина и продолжал:

— Так по каким объективным критериям совершается отбор кандидатов в покойники? Ведь если руководиться принципом иерархичности и зловредности, так первым должен пасть государь?

Аргунов замахал руками:

— Нет и нет! Я скажу вам правду. Никто никогда меня не спросил: «Аргунов, скажи свое мнение, кого надо устранить в первую очередь, кого во вторую и третью?» Ведь это было бы справедливо, я ведь, сударь мой, не рядовая пешка в партии, кхх. — В его голосе зазвучала обида. — Но все решает один-единственный человек…

Азеф заметил, что Мария Евгеньевна толкнула его под столом ногой: мол, молчи! Аргунов растерянно замолк. Допил вино, тяжело вздохнул и вдруг с ожесточением выпалил:

— Все решает Гирш, он же Григорий Андреевич Гершуни. У него нет ни хорошего образования, ни профессии. Даже гимназию он не сумел окончить. Поступил на курсы провизоров и тут долго не выдержал, ушел. В Минске завел свою бактериологическую лабораторию, мечтал поразить людей брюшным тифом.

— Брюшным тифом? — Азеф не в силах был скрыть изумления.

— Именно так! К счастью, эту дикость ему, кхх, не удалось осуществить. Но Гершуни все же потрясающий человек, гипнотизер, да и только! Любого убедит, что погибнуть за революцию — счастье ни с чем не сравнимое. Все равно что богатое наследство получить. — Засмеялся. — Сейчас гипнотизирует на совершение актов каких-то студентов. Молодые — народ горячий, податливый! — Оглянулся, произнес страшным шепотом: — Он при нашей последней встрече сказал мне: первыми падут московский обер-полицмейстер Трепов, Сипягин и обер-прокурор Победоносцев.

Азеф равнодушно зевнул:

— А почему они? В правительстве есть немало других, куда более реакционных.

— Разумеется, но только Гершуни определяет этот выбор и затем решение сообщает другим руководителям партии. Нам остается лишь одобрить эти кандидатуры, ведь партийная касса у Гершуни! У кого деньги, тот и правит бал, кхх. Гершуни понимает, что рано или поздно взойдет на эшафот. Вот и спешит при жизни насладиться сладкой местью. И еще я не одобряю… — Аргунов замялся.

Азеф привычно молчал, вопросов не задавал.

Подумав, Аргунов скривил лицо, будто съел какую-то гадость.

— Гершуни — не зря он хотел стать провизором! — придумал отравлять патроны стрихнином и распиливать крестообразно — для усиления убойной силы.

Азеф изобразил наивность:

— Ну и что?

Аргунов аж взъярился:

— Как — что? Ведь это дикость, варварство, в цивилизованном мире это недопустимо. Если массы узнают, то…

Азеф еще более распалял собеседника:

— А разве убить человека обычной пулей — не варварство? Но ведь убиваем и гордимся этим! А тут щепетильность…

Аргунов выскочил из-за стола, побегал по шашлычной меж столиков, немного успокоился, согласился:

— Да, да, вы правы, террор, кхх, — это дикость, варварство, но это действенное оружие, а главное, благодаря Гершуни есть желающие броситься с бомбой на любого сатрапа.

— Вот видите, — усмехнулся Азеф.

— Но я пытался доказывать Гершуни: прежде чем бросаться, надо тщательно выработать систему и, если хотите, обосновать направленность террористических ударов. Они, эти удары, не имеют права быть случайными, единичными. Должен быть точный расчет. Гершуни не возражает, но поступает так, как считает нужным. Диктатор, да и только! — Повернул голову. — Эй, хозяин, вина мало! Принеси еще бутылку кахетинского. Отличное винцо, кхх!

Мария Евгеньевна, зная особенности мужа, наклонилась к его уху:

— Андрюш, может, хватит? — Это были едва ли не первые слова, которые она молвила во время обеда.