Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Аргунов подавленно молчал.

Азеф, как в шахматной партии, загодя и тщательно продумал свои ходы, и он был уверен, что сделает своим противникам мат. Этот план он согласовал с Зубатовым. Тот был в восторге: «Ай да голова, ай да молодец, Евно Филиппович! Нам бы иметь в правительстве хотя бы одного такого мудрого, Россия бы расцвела!»

И вот теперь, стоя на перроне Курского вокзала, Азеф с глубокой скорбью выкатил антрацитные буркалы на Аргунова и простонал ему в ухо:

— Друг мой, Андрей Александрович! Боюсь, что типографию разгромят тут же, едва мы ее там поставим. Плохо, очень плохо продумано дело. — И заговорил просящим тоном: — Я вас умоляю, подыщите для типографии более удачное место, иначе беды не миновать…

Аргунов нервно дернул головой:

— Нет, сударь мой, вы преувеличиваете опасность, кхх. Лучшего места у меня нет.

Азеф тяжело вздохнул:

— Жаль, очень жаль, что вы, Андрей Александрович, не желаете видеть очевидную опасность. Если до вашей типографии от столиц более трех с половиной тысяч верст, так ее власти и не обнаружат? Разнюхают еще быстрее, нежели она была бы в Москве или Петербурге. Там все и всё на виду. — Ласково провел ладонью по спине сподвижника. — Коли так, то размещали бы свой заказ в экспедиции заготовления государственных бумаг в Петербурге — это было бы менее опасно.

— Я пошлю в Томск шифрованную телеграмму, чтобы действовали осторожней. Надеюсь уже в сентябре посрамить ваши, Иван Николаевич, опасения и получить тираж «Революционной России» пятьсот экземпляров и один вам вручить.

— Буду рад ошибиться! Одно хорошо: Вербицкая не знает вашего подлинного имени, Андрей Александрович, с ее помощью вас не найдут.

Поезд набирал ход, весь выкатился с дебаркадера. На площадке заднего вагона стоял проводник с красным фонарем. Поезд увозил милую глупышку и оборудование для подпольной типографии. Глупышке ходить на свободе оставалось чуть больше месяца.

Радость ожидания типографии была всеобщей — и революционеров, и охранки. Но теперь провидец Азеф поселил в сердцах супругов Аргуновых тревогу.

В сентябре 1901 года Зубатов отдал приказ:

— Томскую типографию, стоящую в десяти верстах от города на берегу реки Ушайки, разгромить и всех причастных арестовать.

Когда местная полиция нагрянула на переселенческий пункт, там были развешаны для просушки экземпляры только что отпечатанного третьего номера газеты эсеров «Революционная Россия».

В тот же день были арестованы пятнадцать человек. Наталью Вербицкую допрашивал сам прокурор Томской судебной палаты Спиридович.

Вербицкая начала с того, что громко крикнула в лицо Спиридовича:

— Царский сатрап и блюдолиз! Ни одного слова от меня не добьетесь, я готова умереть за дело революции… Долой самодержавие!

Спиридович рассмеялся, вызвал конвоира:

— Закройте идейную революционерку в подвальную камеру! Там будет не так скучно, ибо мышки стадами бродят… — Он уже знал и об этой слабости девицы.

Вербицкая заметно побледнела, но стиснула зубы, высоко вскинула подбородок и пошла в камеру, словно Жанна д’Арк на костер.

В камере было неуютно: мышки бегали днем, а ночью по полу деловито прохаживались громадные крысы. Легко быть мужественным на эшафоте среди толпы народа, но этого ужаса в одиночке нежной девушке вытерпеть невозможно. Так что на другой день Вербицкая заложила Спиридовичу всех, кого могла.

Умолчала лишь о единственном человеке, за которого действительно могла бы умереть, — об Иване Николаевиче Виноградове из Москвы.

Спиридович, впрочем, ничего о нем не спрашивал, как и о поездке Вербицкой в Москву, — в охранке служили умные люди.

Фортель с печатным валом и девицей Вербицкой высоко поднял авторитет Азефа в партийной среде. Тем более что теперь он сам стал своего рода оракулом — Азеф всегда правильно предсказывал грядущие события, которые, как правило, оказывались неприятностями.

Аргунов был потрясен томской трагедией. Он встретился с Азефом на даче в Сокольниках, пил красное вино и горько стенал:

— Потерять пятнадцать человек, кхх! Потерять оборудование! Какой ужас! Нет, урон этот невосполнимый… Почему я вас, Иван Николаевич, не послушался? Ведь вы предупреждали…

Азеф скромно молчал.

Аргунов продолжал печаловаться:

— Из Томской тюрьмы через адвокатов просочились сведения, что всех предала Вербицкая. Ведь относительно этой девицы вы тоже меня, Иван Николаевич, ставили в известность. Скажите, что теперь делать, дорогой мой советчик, кхх?

— Но вы все равно меня не послушаетесь!

— Нет, обязательно послушаюсь, ей-богу…

Азеф знал, что следует посоветовать: все было загодя согласовано с Ратаевым и Зубатовым. Азеф по своей природе был добрым человеком, чужая боль порой вызывала у него слезы. Теперь Азеф сердечно привязался к этому чистому и милому человеку, желал ему только добра и никак не мог желать тюремной камеры. Не мог же он сказать: «Андрей Александрович, бросьте вы это дурное и бесперспективное дело — организацию революции, ведь это для всех кончится плохо!» Но он сказал другое, очень важное:

— Бегите, друг, за границу, бегите вместе с чудной супругой вашей. Полиция серьезно принялась за нашу партию, среди арестованных в Томске, уверен, найдутся такие, которые знают много…

— Нет, кхх, это все проверенные люди, они будут молчать.

Азеф подлил в бокалы вина и жестко сказал:

— Молчат лишь покойники в гробу, да и то я в этом не уверен! Надеяться на порядочность человека еще наивней, чем рассчитывать на выигрыш ста тысяч по облигации. Когда человек, даже сильный, попадает в тюремную камеру, его психика расшатывается, а ум и воля слабеют еще быстрее, чем тело.

Аргунов изумился:

— Вы, Иван Николаевич, не сидели в тюрьме, а рассуждаете, как бывалый каторжанин!

Азеф многозначительно покачал головой:

— Я много страдал, и я много размышлял над жизнью. В конце концов, я изучал Канта и Шопенгауэра, они мало верят в человеческую добродетель. Ну, давайте еще выпьем…

Аргунов успел захмелеть, он прижал ладонь к груди и задушевно пробормотал:

— Ведь у меня тоже сердце есть, и оно чувствует опасность. Но столько дел!.. Вот теперь надо обязательно посетить петербургских товарищей, собрать материал для нового номера «Революционной России»…

— Зачем вам, Андрей Александрович, рисковать? Вдруг в Питере шпики пасут наших товарищей?..

— А как быть?

Азеф весело крикнул:

— Да я сам, дорогой друг, вместо вас сию миссию совершу! Вы для партии весьма ценны, а за мной, кажется, пока что не следят.