Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— А какой второй вопрос? — спросил Азеф с таким видом, словно перечень руководителей партии ему был скучен.

— Второй вопрос, — ласково улыбнулся Аргунов, — близок вашей мужественной душе, Иван Николаевич: пробил долгожданный час, близится момент создания Боевой организации — БО. Партийное руководство очень рассчитывает на вас.

Азеф отозвался:

— Буду стараться! — Вихрем пронеслись мысли: «Вот это замечательно! Если повезет, стану рядом с БО, но входить в нее нельзя — слишком быстро расшифрую себя. Только пусть Аргунов решит, что он меня в Женеву палкой загнал». Вслух произнес: — Андрей Александрович, большое вам спасибо за доверие, но я, право, не знаю, как и быть. Не рано ли мне встречаться с вождями революции?

— Что случилось, кхх? — всполошился Аргунов. — Служба в вашей электрической компании не позволит?

— Нет, служба как раз поможет, у нас в Женеве филиал, и мне все равно туда по делам компании надо ехать. Просто я считаю, что еще ничего не сделал для партии, для революции. Как я могу на равных общаться с ветеранами партии, заслуженными людьми?.. Может, вместо меня кого другого пошлете, более достойного? Тем более что по служебным обстоятельствам своей конторы я должен нынче же ехать в Петербург, а оттуда в Берлин и Париж.

Аргунов облегченно вздохнул:

— Прекрасно! Ваши поездки замечательно сопрягаются с партийными делами, лучше нарочно не выдумаешь! Что касается вашего делегирования… — провел ладонью по усам и бороде, — вопрос решенный, утвержденный руководством нашего союза. Излишняя скромность паче великой гордости. Я и сам бы с удовольствием съездил, да меня со службы не отпустят, кхх.

У Азефа мелькнула мысль: «Надо позвать в Европу Аргунова при важной свидетельнице — Селюк, потом, после его ареста, она будет всем рассказывать об этом». И он сказал:

— Андрей Александрович, я уже неоднократно говорил вам и еще повторю: уезжайте немедленно из России, вам опасно здесь оставаться! Ведь сами говорите: арест следует за арестом…

Тот отрицательно помотал головой:

— Авось все обойдется.

Селюк поддержала Аргунова:

— Напрасные страхи! Коли сатрапы жаждали бы крови Андрея Александровича, они уже сожрали бы его. Ведь они знают, где он служит, где живет. У них просто ничего нет на него…

Аргунов согласно кивнул:

— Верно! А вот вам, Иван Николаевич, и Марии Фроловне пора быть ближе к руководству, вы — надежда и будущее нашей партии. Так что отбросьте в сторону скромность, партия вам доверяет! Путешествуйте с Маней как муж и жена — так меньше подозрений, да и не надо в гостинице оплачивать два номера.

Азеф от такого предложения опешил, а Селюк с игривостью в голосе сказала:

— Я с вами путешествую в качестве жены, так сказать, фиктивно. Надеюсь, что вы это понимаете, Иван Николаевич? При всех обещайте, что будете вести себя скромно, как положено революционеру! — И оправила кофту на провисшей груди. — И если будете чем интересоваться, то вовсе не тем, что у меня под юбкой.

Азеф расхохотался, подумал: «Да я к такой кикиморе не полез бы в постель даже под штыком конвоира!» Успокоил Селюк:

— Я не посягну на ваше эмансипированное тело!

— Поклянитесь!

— Век революции не видать!

Это было сказано с таким сарказмом, что Селюк несколько обиделась и надула свои синюшные губы. Она с явным удовольствием оглядела себя в зеркало, стоявшее в углу в старинной дубовой раме, поправила на носу очки, а на шляпе перышко и сказала:

— Этим вы очень обяжете меня! Для меня быть близкой с мужчиной — все равно что целовать скользкого удава.

Аргунов решительно вмешался в эти разговоры:

— О чем вы, товарищи? О какой, кхх, близости? Вы фик-тив-ные супруги, поняли? Ведь вы, надеюсь, все время станете браниться, и тогда ваши склоки окружающие легко объяснят супружеством.

Азефу стало тошно при мысли, что с этой мегерой он дни и ночи будет с глазу на глаз. Поэтому решительно произнес:

— Вместе ехать? Нет, это невозможно, потому что… — он стал лихорадочно выдумывать причину, — потому что я в Европу поеду со своей семьей. Потом, прежде Женевы, мне предстоит побывать в других городах. Зачем я буду беспокоить Марию Фроловну?

— Пусть будет так! Сегодня я дам вам необходимые инструкции, а это — сто семьдесят рублей, командировочные. Мария Фроловна, если вас не держат дела в России, в ближайшую неделю-другую отправляйтесь в Европу. Я сегодня передам с вами шифрованное письмо для руководителей партии — моя рекомендация Ивану Николаевичу. А вы, Иван Николаевич, поспешайте вслед, время не терпит. Все дела на конференции решайте в мире и согласии, кхх. — Обнял Азефа. — Вас ждет великое будущее. — Обнимать Селюк поостерегся.

Азеф понял: начинается очень опасное приключение. А что касается обещания взять в Швейцарию Любу и сына, так почему нет?

— Товарищи, расходимся по одному! — напомнил Аргунов. Он вдруг в припадке откровенности, за которую так часто мы все страдаем, негромко на ухо сказал Азефу: — Я скроюсь в Ярославле, меня там не найдут.

Азеф, прижимая к груди драгоценный портфель, легко сбежал по лестнице.

Аргунов, стоя на верхней площадке, с непередаваемой грустью глядел вслед. Словно сердце чувствовало, что впереди их всех ждут многие печали.

Письма — особый род творчества. Даже не все классики литературы умели их интересно писать. Тот же Иван Бунин жаловался, что «писем писать не умеет». Или Куприн. И это было правдой. Однако письма-донесения Азефа интересны меняющейся интонацией — от первых робких, просительных до строго деловых и требовательных в позднее время.

Итак, Азеф побывал в Петербурге. 9 ноября 1901 года он писал Ратаеву:

«Согласно Вашему желанию, перед отъездом в Берлин, куда я намерен отправиться из Москвы числа 20 ноября, я заехал в Петербург, во-первых, для того, чтобы получить от Вас надлежащие инструкции, адреса для корреспонденций, шифр и т. п., а во-вторых, чтобы повидаться с членами Петербургской группы социалистов-революционеров ‹…›, от которых я должен забрать литературный материал для „Революционной России“, который предложено издавать за границей, а установить прочные сношения с Петербургом, Москвой и Россией.

‹…› Положение дел в группе таково: арестованный в Томске Павлов специально построил самый большой больничный барак, чтобы поместить там тайную типографию, а затем предполагал перевестись на службу на Кавказ. Надо Вам сказать, что, по словам Павлова, у него в Петербурге порядочная протекция. Свой арест Павлов объясняет доносом какого-то уволенного им письмоводителя.

У социалистов-революционеров осталась еще одна запасная типография, находящаяся или в Финляндии, или в Саратове, вернее, что в последнем. Пользоваться ею, однако, боятся и предпочитают выпустить следующий номер за границей, для чего и обратились к моему содействию ‹…›. Аргунов и К° с минуты на минуту ожидают ареста и все свои связи петербургские и саратовские передают мне ‹…›. В заключение обязываюсь добавить, что в кружках и среди учащейся молодежи замечается сильный подъем духа, общее настроение весьма тревожное, ожидают только малейшего повода, чтобы возобновить весенние беспорядки».