Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— На одного умного сто дураков приходится, — резко возразил Азеф. — Это Лев Толстой да интеллигенты выдумали благостного мужичка, который на утренней зорьке помолился на иконку, поцеловал спящих детишек, надел чистые онучи и в поле отправился. Дескать, пашет усердно он земельку, пост блюдет и водку не пьет. Хоть пиши с мужика лубок! А на деле как? Глаза разуйте, и вы увидите, что наш мужик ленив, завистлив и свиреп. Главная радость для него — нажраться водки до одурения и ногами бить беременную жену, да норовит в живот заехать. Живет мужик в нищете и грязи, тараканы по столу ползают, крысы по ночам младенцев кусают. И его это не трогает, ибо он патологически туп и бесчувствен.

Ратаев не удержался, ехидно спросил:

— А для чего же революционеры жизнями своими жертвуют во имя этого мужика, коли он такой дурной?

Азеф раздул щеки, рукой как бы схватил воздух и потряс кулаком:

— Вот в том-то и заключен абсурд! Народ уже сейчас ненавидит тех, кто гибнет якобы за него, зовет «смутьянами», а если, не дай бог, революция победит — не оценит всех кровавых жертв, которые были принесены социалистами. А ради кого? Революционеры утверждают: ради этого самого народа, чтобы разбудить в нем его лучшие качества — трудолюбие и доброту, дать ему свободу. — Подумал, добавил: — Впрочем, о какой свободе речь? Все это химеры. Народу никакая свобода не нужна, более того — она вредна, свобода окончательно разложит и убьет его быстрее лени и пьянства. Да, абсурд, полный абсурд… Вот почему нужно социалистов давить, как вшей, выжигать на Руси каленым железом.

Ратаев поднялся со стула, с чувством пожал руку Азефа:

— Прекрасная мысль! Мы рады, Евно Филиппович, взгляды наши совпадают. Я принес вам задержанную премию, держите. — И протянул конверт с деньгами. — И когда вы отправитесь в Женеву?

— В ближайшие дни, так что приготовьте командировочные деньги. Сегодня обедать иду в Добрую Слободку к Аргунову: он обещал передать мне какие-то важные документы и свести с Марией Селюк. Сказал: «Для вас обоих важное партийное поручение!» Речь наверняка пойдет об отправке в Европу.

Глаза Ратаева вспыхнули жадным интересом.

— Маня Селюк очень ядовитая бабешка, жена Слетова. И что это за «важное поручение»?

— Аргунов сам не сказал, а я, понятно, расспрашивать не стал. Скоро выясню.

— Жду новостей с нетерпением!

Мария Евгеньевна расплылась в улыбке, получив от Азефа большую коробку с красными бантами. Она счастливым тоном произнесла:

— Господи, откуда вы, Иван Николаевич, узнали, что я обожаю шоколадные конфеты фабрики Абрикосовых? Зачем вы меня балуете, это очень дорогое подношение.

Азеф весело отвечал:

— Подношение сделал с корыстной целью, дорогая Мария Евгеньевна! Вы готовите такой прекрасный борщ, что я решил подлизаться к вам, чтобы вы меня накормили да налили добавки.

— Ах вы, мой хороший, для вас и готовить приятно! — расплылась в улыбке хозяйка. — Не то что другие приятели мужа. Я, конечно, понимаю, что революционеры — передовые люди и тому подобное, но бóльших невежд и нахалов за жизнь не встречала.

Из гостиной вышел Аргунов. Он был чем-то сильно озабочен, но ласково заговорил:

— Проходите, кхх, в столовую, у нас сегодня гостей только двое — кроме вас ждем Маню Селюк. Девица, кхх, очень серьезная. От вас, Иван Николаевич, секретов теперь нет: она отправится в Женеву, отвезет копию материалов третьего номера «Революционной России».

Азеф принял озабоченный вид:

— Надежна ли ваша гостья?

— Надежней не бывает. Маня, кхх, — преданный боец за дело освобождения. Но мы ждать ее не будем, поскольку я назначил ей визит на час позже, чем вам, милый Иван Николаевич! У меня к вам очень серьезный разговор.

У Азефа от волнения учащенно забилось сердце. Предчувствуя нечто необыкновенное, он подумал: «Неужели мой день пришел? Пошли счастья мне, Создатель!» Не теряя хладнокровия, сделал вид, что секреты его не интересуют, потер ладони, почмокал губами:

— А тем, кто умирает с голода, обед будет?

Мария Евгеньевна заботливо ворковала:

— Иван Николаевич, прошу, закуска — буженина с солеными огурцами. Картошечка вареная, селедочка астраханская, малосольная, калачи горячие. А вот и графинчик, позвольте, поухаживаю за вами, налью. Вот так-то! С верхом, чтоб ваша жизнь, Иван Николаевич, была полной чашей.

Азеф хмыкнул:

— Как же, на сто пять рублей, что партия мне платит, скоро ног таскать не буду! Я ведь инженер, мне одеться надо. Жена, ребенок, снимаю квартиру, теперь вот дачу. Повсюду плати, плати, плати. Скуповата ко мне наша любимая партия.

Мария Евгеньевна заговорщицки подмигнула:

— Я вам дам совет: к вам в Сокольники удобно ездить на паровике с Северного вокзала, это всего две остановки…

— Но железнодорожный билет стоит дорого.

— Вот я и говорю: нашего Андрея Александровича попросим, он поможет… — Мария Евгеньевна повернулась к мужу, который накручивал ручку граммофона. — Андрюша, ты вот служишь на Казанской железной дороге, тебе положен бесплатный билет третьего класса для прислуги. Нельзя ли оформить его для Северной дороги?

Азеф улыбнулся:

— Для меня была бы поддержка — не тратиться ежедневно на извозчиков и трамвай… В месяц до четырех рублей уходит, не шутка! Мы на даче еще месяца полтора проживем, владелец дачи не вернется.

Аргунов горько вздохнул:

— Хорошо, я постараюсь. Хотя, сударь мой, жизнь наша повисла на ниточке: в любой момент нас всех могут повязать, кхх. За вами, Иван Николаевич, нет хвоста?

— Нет, мне кажется, что охранка о моем существовании понятия не имеет.

— К глубокому огорчению, не могу похвастать тем же! — сказал Аргунов. Он положил на диск пластинку, спустил с тормоза и опустил адаптер. Раздалось громкое шипение, и затем популярный Сокольский запел забавные куплеты «Где же ты, околоточный?».

Азеф посоветовал:

— Вам надо бежать как можно скорее и без оглядки! — Ему искренне не хотелось, чтобы арестовали Аргунова, да и его присутствие в европейском штабе эсеров было очень выгодно для самого Азефа. Он добавил: — Лучше жить курортником на Лазурном побережье, чем греметь кандалами в Акатуе.

— Я то же самое говорю Андрею, а он на что-то надеется, — пожаловалась Мария Евгеньевна. — Сердце мое чувствует недоброе…

Азеф провозгласил:

— Ну, друзья, выпьем за то, чтобы нынешняя тяжелая полоса быстрее миновала и мы с вами много, много раз вместе собирались бы за обеденным столом.

— Прекрасно сказано! — восхитился Аргунов и махом осушил граненую стопку. Затем он медленно, с торжественностью подающего святое причастие, поднялся и остановил долгий взгляд на Азефе, сделал паузу и произнес: — Итак, сударь мой, настал важный час…