Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Немецкий у Азефа был безукоризненным. Метрдотель стал извиняться:

— Простите, господа! Вам удобно тут, возле окна: прелестный вид на горы и на набережную? Если желаете, можно на веранду.

Азеф небрежно похлопал по плечу метрдотеля:

— Там много народу, вдруг еще кто-то вроде вас знает русский язык. Возле окна — отлично!

Тут же подлетели два официанта, которые потом стояли на приличном отдалении возле стены, готовые по первому мановению гостей выполнить их желание.

Азеф съел два черепаховых супа с кулебякой. Принесли угря, лоснящегося, приятно пахнущего дымком.

Азеф пил белое «Макон Вилаж» урожая восемьсот семьдесят четвертого года, по двести сорок франков за бутылку. Причмокивал:

— Ах, какой тонкий фруктовый аромат с мускатным оттенком!

Гершуни пил французский коньяк «Поле» сорокалетней выдержки в графине из темного севрского хрусталя и ничего не говорил, потому что больше всего любил русскую водку. А этот коньяк он приказал подать лишь потому, что его бутылка стоила в два раза дороже, чем вино, каким наслаждался Азеф.

Азеф усмехнулся:

— Мы с тобой сегодня пропьем годовое жалованье рабочего…

Гершуни поморщился:

— Рабочий пьет водку, бьет жену и вполне счастлив, а мы в любой момент можем за этого рабочего, за его счастье взойти на голгофу! Клянусь честью!

Азеф с недоумением поглядел на собеседника:

— Пьем потому, что вино отличное и деньги есть! А гроб-то без карманов, с собой в могилу капитал не унесешь.

Официанты, держа бутылки в белых салфетках, то и дело из-за плеча предлагали:

— Позволите подлить?

Гершуни пил с удовольствием, с приятным видом поглядывая на собеседника. Сказал задушевным тоном:

— Друг сердечный, признаюсь: у меня теперь за плечами будто крылья выросли, мне кажется, что сейчас я все могу…

Азеф умел внимательно слушать, но собеседник замолк, думая о чем-то тайном.

Гершуни, казалось, взбесился от успеха. Он был готов перестрелять, взорвать сколько угодно людей, лишь бы этот труд кто-нибудь оплатил. Впрочем, один старый заказ оставался за ним — ликвидация Плеве. И заказчики вот-вот могли взять Гершуни за горло: «Отрабатывай взятые деньги!» Видно, министр кому-то встал поперек, как кость в горле.

Сейчас у Гершуни все получалось. Кровавые успехи пьянили, толкали на новые преступления. Гершуни если кому-нибудь и доверял, то лишь Азефу. И однажды он сказал:

— Как ты, друг сердечный, понимаешь: об чем я думаю? А думаю я об Плеве и об том, что хватит баки закручивать, пора на него дело ставить.

Азеф подумал: «Возражать — себе во вред!» Согласно кивнул:

— Да, да, Гриша! Но народу и партии необходимо идеологически обосновывать наши акты…

Гершуни расхохотался, обнажив желто-зеленые зубы, цинично признался:

— Брось этих глупостей! Если это кому-то надо «идеологически» обосновывать, то за этим дело не станет, сколько угодно! Богданович, скажем, наводил порядок, когда были бесчинства в Златоусте. Вот мы так и назвали это — «Златоустовская бойня». Оболенский арестовал зачинщиков в Харьковской губернии, когда те жгли и грабили помещичьи усадьбы во втором году? Это значит — Оболенский «узурпатор», к тому же «кровавый». Ха-ха-ха! Ловко?

— Гриша, на твой мудрый взгляд, кто должен ответить за погромы евреев в Кишиневе?

Гершуни от удивления аж задохнулся:

— Кто меня спрашивает за это? Или мне это померещилось? В погромах виноват руководитель полиции Плеве! Ты, Иван, что, сомневаешься? Клянусь честью! Всякая сволочь разрушала еврейские дома, насиловала, убивала, не щадя даже детей! Где была полиция? Где были войска? Пострадали сотни евреев, арестовано и предано суду не больше десятка погромщиков. Вот за это и ответит Плеве! И то же впишем в счет царю Николке.

Азеф больше всего боялся убийства Плеве. Когда он думал об этом, то у него от тоски сводило скулы: «Если Плеве погибнет, то охранка мне никогда этого не простит!» А что сделать, чтобы этого покушения не произошло? Убедить Гершуни, чтобы запретил это покушение. Вот почему теперь Азеф несогласно замотал головой:

— Гриша, то, что сказал ты, хорошо для листовки или для митинга. Я для себя хочу разобраться, но мне не совсем понятно… Ведь ни одно государство, ни одно правительство ни при каких обстоятельствах не может желать себе бунтов и погромов, потому что они ему невыгодны и даже страшны. Мятежная сила, вчера направленная против евреев, сегодня обязательно повернется против богатых русских, а завтра — против правительства и самодержавия. Разве не так?

Гершуни скривил лицо:

— Не имей эту привычку спрашивать глупостей! Меня спрашивает тот, кого я хочу оставить преемником по партии, завещать свой трон? Если ты будешь так думать, то ты, Иван, никогда не станешь счастливым. Зачем нам знать, кто организовал эти погромы? Я сморкаюсь на эту «правду». Пусть погромы организовала тетя Хая. А что это не Николка, я и без тебя знаю. Погромы царю не нужны. И Плеве погромы не нужны, потому как не нужны для его карьеры. Но есть, — Гершуни ударил ребром ладони по столу, — есть высшая по-ли-ти-ка! — Он особенно вытянул это слово. — Запомни, Иван, навсегда: всё, абсолютно всё, что делает наш враг, даже самое хорошее, нужно поворачивать против него. Понял? Это и есть высшая по-ли-ти-ка. Иван, я тебя люблю, давай выпьем, поцелуемся, и больше не спрашивай за всякую чепуху!

Выпили, поцеловались в губы. Гершуни поманил пальцем метрдотеля, спросил:

— Мальчики есть?

— Не держим, у нас за это в тюрьму посадят.

— А девочки есть?

— Обязательно!

— Пришли нам трех блондинок, но чтобы, — показал на грудь, — были пышными, и еще одну брюнетку, чтобы здесь, — ткнул пальцем, — почти ничего, кроме сосков, не было.

— Четырех? — удивился метрдотель.

— Ты плохо учился по арифметике? Че-ты-рех!

…Во втором часу ночи, прихватив проституток, из которых одна, тощая, оказалась немкой, а остальные, пышные, приехали на заработки из Чернигова, партийные друзья отправились догуливать в люкс Азефа.

Государь, всегда спокойный и доброжелательный, на сей раз сильно гневался. Он вызвал министра внутренних дел Плеве в Царское Село. Они встретились в Александровском дворце, и государь не протянул руки, не предложил своему министру сесть. Государь устроил министру взбучку:

— На что это похоже? Всякая рвань в Кишиневе насилует еврейских женщин, грабит дома, а чем занимается полиция? Полиция приходит тогда, когда погромщики с награбленным добром уже разбежались по домам. Выявить виновных и сурово наказать!

Плеве хотел объяснить, что виновные уже арестованы и ведется следствие, но государь оборвал его: