Валентин Лавров - Царские сокровища, или Любовь безумная

Но тут ему на память пришла страшная картина: в марте застрелился штабс-фельдфебель Функель. Ему написала жена, что ушла к другому, и просила забыть ее навеки. Несчастный уединился в кабине туалета, сел на крышку унитаза и тоже стрелял в висок. Всю верхнюю часть черепа разворотило, мозги вылетели на пол и валялись розовым скользким студнем.

Вдруг пронзила мысль: «Почему я подумал „тоже стрелял“? Я уже свыкся с мыслью о самоубийстве? Услышав звук выстрела, все сбегутся, увидят мое еще теплое тело, все начнут жалеть меня… А почему меня будут жалеть? Штабс-фельдфебель был отличным парнем, его любили товарищи по полку, но никакой особой жалости его смерть не вызвала. Все так же, как всегда, ели с аппетитом в столовой, смеялись, играли в карты… Ничто не изменится в мире, когда я погибну. Люди холодны, равнодушны».

Офицеры расходились, пора было вздремнуть перед побудкой, но он боялся уходить, боялся остаться в одиночестве.

Герхарду фон Рихтхофену хотелось плакать. Прикрыв рукой глаза, он стал молиться: «Господи, прости мою дурную страсть к картам. Много раз я обещал Тебе бросить играть, но каждый раз дьявол словно подталкивал меня под локоть, и я сдавался. Господи, помоги мне последний раз выкрутиться, и я никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах играть не сяду!» И он почему-то снова припомнил окровавленную голову штабс-фельдфебеля, но воображение нарисовало несчастного с головой… самого Герхарда. От ужаса между лопаток пробежали мурашки.

Жуткие воспоминания были прерваны влетевшим в клуб капралом Вернером. Тот подбежал к столу, приложил палец к фуражке и срывающимся голосом выдохнул:

— Господин обер-лейтенант, с русской стороны пришел немецкий офицер, за ним ординарец притащил тяжеленный рюкзак. Господин обер-лейтенант, немецкий офицер очень просит вас срочно прибыть, потому что он, придя с русской стороны, куда-то опаздывает.

Герхарду было настолько плохо, что не хотелось двигаться. Он лениво протянул:

— Капрал Вернер, скажи этому офицеру, что я занят. Если я ему нужен, пусть он сам придет сюда.

Капрал засуетился:

— Господин обер-лейтенант, это такая важная птица, что… не знаю как сказать, но лучше к нему вам самому прийти. Он в шинели русского офицера, но мне, господин обер-лейтенант, кажется, что это генерал, не меньше. Позвольте напомнить, что рюкзак, по всей видимости, очень тяжелый.

Обер-лейтенант решил: «Надо идти!» Приятели с любопытством наблюдали за этой сценой. Герхард, желая сохранить в их глазах достоинство, еще некоторое время посидел на стуле, потом с не совсем естественным вздохом поднялся, кивнул:

— Господа офицеры, простите, служба ждет меня! Да и пора малость вздремнуть. — И неторопливым шагом журавлиных ног направился к выходу.

За дверями он значительно прибавил ходу, на лету задавая вопросы семенившему за ним капралу Вернеру:

— Какой чин гостя? Как зовут? Что в рюкзаке?

Капрал задыхался от быстрой ходьбы. Ни на один вопрос ответить он не умел. Обер-лейтенант сгорал от любопытства: «Что за таинственный незнакомец мной интересуется? Может, до Бога дошла моя мольба, и незнакомец деньги даст в долг?»

Вскоре обер-лейтенант Герхард фон Рихтхофен увидал этого таинственного офицера в шинели без погон. Тот возвышался горой над окружающими, лицо его было величественно, а взгляд вгонял в дрожь.

Офицер направился к обер-лейтенанту. Он наступал на него, словно английский танк на германские позиции. Стало немного не по себе. Но человек вдруг слегка, совсем чуть-чуть, только кончиками губ, изволил улыбнуться и произнес:

— Простите за беспокойство, герр обер-лейтенант. У меня дело государственной важности. Пожалуйста, отойдем в сторону. Как говорят у нас в Пруссии, уши хороши лишь те, для которых наши слова угодны. Позвольте представиться — инспектор Военно-морского министерства России Семенов.

Обер-лейтенант от неожиданности икнул, что-то забормотал неразборчивое, а потом и вовсе лишился речи.

Офицер поспешил его успокоить.

— На самом деле, — прижал палец ко рту, — только ни одной душе не называйте моего имени — Эрих фон Бломберг, оберст, сотрудник секретной разведки Германии. — И протянул для пожатия два пальца.

— Герхард фон Рихтхофен, — дрожащим голосом отозвался обер-лейтенант.

Офицер изумился:

— Как? Вы из семьи фон Рихтхофен? Потомок славных ландскнехтов?

— Да, это так! — с удовольствием согласился обер-лейтенант.

Офицер продолжал вопрошать:

— Стало быть, вы родственник легендарного героя великой Германии аса Манфреда фон Рихтхофена?

— Доблестный Манфред — мой дядя! — скромно потупил взор обер-лейтенант и заалел от удовольствия. Про себя подумал: «Какой замечательный человек, сразу видно — настоящий германец!» Спросил: — Вы знакомы с моим дядей?

— Увы, мой друг! Но я могу оценить его подвиги, ибо сам время от времени летаю на аэроплане. Удовольствие несказанное, особенно когда на головы врагов сбросишь несколько бомб. Бомбы летят вниз, а враги разбегаются как таракашки. — И весело расхохотался. — Но, мой друг, перейдем к делу. Я рад вручить вам небольшую посылку. — Поманил пальцем Зверева. Тот поднес вещевой мешок. — Примите, сделайте одолжение, Герхард!

Герхард фон Рихтхофен заглянул в мешок и обомлел от удовольствия. В рюкзаке были уложены пять буханок ржаного хлеба, три банки говяжьей тушенки, круг хорошего сыра и — настоящая роскошь! — две бутылки померанцевой. Спросил:

— Но за какие заслуги?

— Это я конфисковал у русских. Надо поддерживать голодающих соотечественников.

Потомок ландскнехтов не выдержал, губы его задрожали, он прижал руку к сердцу:

— Большое, большое спасибо, герр фон Бломберг! Вы очень щедры. Чем могу служить?

— У меня, Герхард, два дела к вам. В Берлине живет близкий мне человек. — Изобразил смущение. — Признаюсь вам, это дама, горячо любимая дама. Я очень волнуюсь за ее жизнь. Могу ли я послать ей через вас письмо?

— Разумеется!

— Но письмо сердечное, сугубо личное. Мне не хотелось бы, чтобы военная цензура читала его, тем более что оно, — заговорщицки подмигнул, — никаких тайн, кроме любовных, не содержит.

— Не сомневайтесь, герр фон Бломберг! Счастливый случай: нашему полковнику Цагелю вчера оторвало ногу — русские с аэроплана бросали бомбы, вот и лишили его ноги. Это был какой-то ужас. Ас внезапно появился со стороны запада. Шел на бреющем полете, брюхом вершины деревьев задевал. Кое-кто первоначально подумал, что это наш аэроплан. Ворота склада как раз были раскрыты — распределяли боеприпасы, развозили по артиллерийским полкам. Бомба русских влетела в склад, как мяч в футбольные ворота. Взрыв был такой силы, что земля закачалась. Погибло около сорока человек, раненых около сотни. Фугасы взрывались, разлетались в стороны, поражая все живое. Казалось, что пришел конец света. Вот тут-то осколком ранило полковника Цагеля. Сегодня в одиннадцать часов на аэроплане его вывозят из фронтовой зоны в тыл. На лечение он отправится в Берлин. Я попрошу его, пусть письмо передаст адресату с нарочным.